Зелёная земля
Шрифт:
где виться стяг перестаёт, но вьётся стих
и разбиваются все планы и мечты.
Им повезло – кто не достиг, кто не достал,
кто не сумел, – помолимся за малых сих,
кого не встретил огнедышащий портал,
где виться страх перестаёт, но вьётся стих.
Да будет счастлив опоздавший на сто лет
и не успевший поселиться в тех местах,
где раздаётся только звон небесных лат
и виться прах перестаёт, но вьётся стих.
Да будет счастлив и доволен
и награждён чередованием простых
и смирных слов, которых мы не знаем здесь,
где виться вздох перестаёт, но вьётся стих.
Будь милосерден к ним, далёкий произвол,
пошли им пение ручья и пенье птах -
и не зови туда, куда ты нас позвал,
где виться бог перестаёт, но вьётся стих.
…ещё помолимся за тех,
кому известно только имя
любовь: дай Бог, чтобы и с ними
случился этот смертный грех -
дай Бог, чтоб их настигла вдруг
такая страшная погибель,
хотя бы пару чистых капель
и им даруй – от наших мук…
Ещё помолимся за нас -
живущих под высоким игом,
трепещущих над каждым мигом,
над пламенным – чтоб не угас,
и распевающих псалмы
под сводом чьей не помню кисти -
где улыбается из тьмы
Архиепископмирликийский.
Воздух жизни непонятной -
вот и тает… или нет,
или да – во рту твой мятный,
твой зелёный леденец.
Это – есть, и это снится
(снится Вам или другим):
на пустом окне больницы
две синицы и снегирь.
Это есть, и это мнятся
в мире тайны без конца,
и у тайны привкус мятный,
зимний привкус леденца.
Никогда не открывая,
что в душе, что между строк, -
со стихом летит за вами
тот зелёный холодок.
Только вспомнишь, как гудело,
как смеялось всё кругом!..
И всегда не в этом дело -
и всегда совсем в другом.
Что ты скажешь теперь, ученик небосклона,
отстающий по всем дисциплинам земли,
жизнь промчалась почти – где ж твоя Барселона,
неужели же всё ещё где-то вдали?
Так зачем нам размахивать веткой зелёной -
нас не видно оттуда, с туманных земель!
Бог с тобою и с нею, с твоей Барселоной,
это вздор, это бред, это сон, это хмель.
А с другой стороны, ученик небосклона,
отстающий по всем дисциплинам земли,
что ещё на душе, если не Барселона,
может так раскачать лодки и корабли,
может так расколоть вековые устои,
так разрушить границы, обуглить края,
как не это волшебное слово пустое -
Барселона твоя…
И вдруг закрутилась весёлая прихоть,
весёлая прихоть – в шальную спираль:
прервать разногласья, собраться и ехать
кривыми дорогами в город Февраль -
неважно, куда заведёт нас кривая
его мостовая, а важен полёт:
на дрожках, в санях, на подножках трамвая,
чтоб синие тени ложились на лёд!
Летимте со мною, Несносная Дама,
давайте блаженствовать на вираже -
летимте под крышу несносного дома,
в котором однажды мы жили уже,
который когда-то казался нам раем,
а нынче сараем покажется нам,
в котором мы с места в карьер проиграем
минувшее – по месяцам и по дням…
и пусть всё пойдёт вкривь и вкось и обратно -
тряхнём стариной и рискнём головой!
Кто знает, когда там ещё повторятся
кривые дороги и город кривой!
Забери мою свободу -
журавля твоих небес,
чтоб ночному пешеходу,
времени наперерез
не нестись, людей сбивая,
и тревоги не нести -
на далёкий зов трамвая,
на кошачий взгляд такси.
Вот тебе слепое знамя -
положи его в карман.
Я – какую ночь, не знаю -
то ли болен, то ли пьян:
то ли плачу, то ли вою,
поперхнувшись пустотой,
и тоскую по конвою,
по тюрьме по золотой.
За несчастную попытку
не мешать (и не мешал!)
привяжи себе на нитку
ты моей свободы шар:
в невесёлую погоду
ей на нитке веселей
плыть с тобой по небосводу -
нежной пленницей твоей.
А вот и ветер – лёгкий, молодой -
в плаще бордовом (шёлковом, бредовом!)
насвистывает, пахнет резедой,
и бредит далью, и враждует с домом,
поскольку дом… на то ведь он и дом,
чтоб враждовать с ним – чаще без причины -
и, за щеку засунув валидол,
бежать оттуда в сторону пучины
и говорить: я больше не вернусь,
сюда я не ездок… и всё такое.
Летуча радость и сыпуча грусть -
и горсть песка не удержать рукою.
Из мирозданья выглянув на треть,
над космосом висеть, как над болотом,
и наконец спокойно рассмотреть,
что совершается за поворотом:
откуда ненавязчиво блестит