Зеленые глаза викинга
Шрифт:
– Время нас рассудит...
Глава 12
Их так доконала жара, что утром они, не сговариваясь, отправились на речку. Причем отправились каждый сам по себе. Даша, вернувшись с похорон Виктора, где особо не афишировала свое присутствие, побросала в летнюю холщовую сумку купальник, резиновые тапочки. Купила бутылку минералки, два апельсина, мятных леденцов, села в машину и поехала на заброшенный городскими властями пляж в районе цемзавода.
Она уже подъезжала, отвиляв по затененной кустарником
– Привет, – невнятно поздоровался он. – Чего делаешь?
– На речку еду.
– О как! А дела, значит, по боку! – с шутливой укоризной воскликнул он и чем-то очень громко зашуршал.
– Дела? Так мозгам тоже отдых требуется.
Даша тяжело вздохнула.
Прощание с Виктором, начавшись весьма скромной церемонией, постепенно переросло в пышные похороны. И началось все с того момента, как подъехал к дому целый кортеж дорогих иномарок. Сначала высыпала охрана – все сплошь в черных траурных рубашках, с охапками живых цветов. Потом вышел сам Сулейманов с супругой. Тоже с цветами.
Эти двое подошли к толпе родственников, скорбно помалкивающих над телом, упакованным в закрытый гроб. Кому-то пожали руки, с кем-то соприкоснулись щеками, кого-то погладили по плечу. Потом Сулейманов дал знак рукой, и процессия медленно двинулась от подъезда Виктора по двору.
Даша держалась позади всех и, проводив бывшего мужа до угла дома, поспешила уехать.
Как она ни старалась, ее заметили. Злобное шипение золовок, снох и деверей было более чем отчетливым. Примолкли лишь, когда Сулейманов явился. Но тот тоже наверняка только до угла провожал, а потом уехал. Поэтому нагнетать обстановку и дразнить их своим присутствием она сочла лишним.
– Ага. Отдыхать едешь? А куда, если не секрет? – и напарник снова громко зашуршал.
– Чем ты там шуршишь, не пойму? – Даша даже телефон подальше от уха отставила.
– Упаковкой с чипсами, – признался Ванька.
– О! Ты же презираешь сей продукт. Врал мне все время, да? Втихаря харчился, а мне все врал? Как это называется, дружище?
– Приблизительно так же, как когда ты курила тайком от меня в форточку, выбрасывая «бычки» в мусорку в общем коридоре, – хохотнул Ванька. – Ты куда едешь-то, на цемзавод?
– Ну!
– Так я, наверное, сзади тебя плетусь. – Ванька вздохнул. – А я еду и думаю, чью же это я пыль глотаю? Кого, думаю, несет еще туда? Хотел побыть в одиночестве, мозгами пораскинуть.
– Вместе раскинем, – буркнула она недовольно и отключилась, проворчав: – Побыла одна!..
Даша вытянула шею. Впереди забрезжила кромка воды с совершенно пустынным пляжем. Вот за что она и любила это место. Может, и концентрация вредных веществ в воде превышала норму, и нырять там было нельзя из-за риска сломать шею о какое-нибудь оставленное в реке оборудование с развалившегося цемзавода. Может, и песок на берегу особой чистотой не отличался, смешавшись за долгие годы соседствования с заводом с цементной пылью.
Все могло быть именно таким, как писали, предостерегая, газеты, разогнав отсюда любителей искупаться в реке и позагорать, но она все равно любила это место.
Здесь они часто бывали в студенческие годы с подругами. Сюда на первых порах совместной жизни приезжали с Виктором. И он заплывал далеко-далеко, куда-то влево против течения, притаскивая оттуда целую охапку упругих желтых кувшинок. Плел из них ей венки, пристраивал на коротко стриженной макушке. Бормотал что-то трогательное про ее серые необыкновенные глаза, чудесную гладкую кожу, тонкие лодыжки.
Господи, как давно это было! И умиление друг другом, и безмятежность под летним солнцем, и щенячья радость от нелепого, пахнущего тиной венка. Какими вкусными были булки с расплавившимся и вязнувшим на зубах сыром, которые они уплетали тогда. Запивали все забродившим соком, нагревшимся на жаре. И болтали обо всем и ни о чем. О фильмах каких-то, книгах, соседях, которые косились на них утром, если ночь у них выпадала страстно бессонная.
И Витька был таким...
Таким беззаботным, увлеченным, открытым и любящим.
Нет, раздолбаем он не был тогда, это точно. Он был именно беззаботным! И беззаботность эта произрастала не от безответственности, не от желания спрятаться от проблем, а от того, что у него не было необходимости врать ей. И он не врал! Он не подыскивал слова, не анализировал собственные ответы на ее вопросы. Он просто жил легко, жил с ней легко и непринужденно. Как может жить любящий искренний человек.
Куда это потом все подевалось?! Куда и когда?! И главное, почему?
Он вдруг замкнулся, замолчал, перестал восхищаться ею и звать куда-то.
Раньше-то звал! Все равно куда. Хоть под дождь босиком, хоть в булочную за свежими пирожными, хоть на вечерний сеанс в кино. Там тащил ее на последний ряд и тискал, и лез ей под юбку, и задыхался от желания, как какой-нибудь подросток. Заставлял ее потом бегом бежать домой, чтобы, не дай бог, не растерять по дороге разрывающую его в клочья страсть.
Почему с ним внезапно случилось то, что случилось? Причина в других, более красивых женщинах или в ней самой? Или в том, что Сулейманов вдруг приблизил его к себе настолько, что начал отправлять его в поездки по разным городам с какими-то специальными поручениями? Поручения эти требовали максимальной собранности, серьезности, и тут уж было не до зажиманий на последнем ряду в полупустом зале кинотеатра.
– Он всегда очень жалел вас, – сказала Сашенька на прощание.
То ли хотела уколоть ее побольнее, то ли, наоборот, осчастливить. Заметила, как вспыхнуло лицо Даши. Чуть подумала, слегка морща идеальный лобик, и уточнила:
– Я не то хотела сказать, я неправильно выразилась. Он очень жалел, что вас больше нет у него, вот! Признаюсь, я даже ревновала его к вам.
– Вы? Ко мне? – не поверила Даша и еще раз оглядела девушку с головы до ног.
Как могла девица с такой идеальной внешностью ревновать к такой, как Даша, забывающей порой на долгие месяцы, что такое маникюр?! Врет или заискивает?