Зеленые тени, Белый Кит
Шрифт:
— Сотрясение!
Прошелестел и утих легкий ветерок.
— Его можно спасти, если срочно доставить в мэйнутскую клинику. Кто вызовется его отвезти на своей машине?
Все как один повернулись к Тималти. Я вспомнил, что у дверей припаркованы семнадцать велосипедов и только один автомобиль. Он торопливо кивнул.
— Я! — выкрикнул Тималти. — Другой-то машины нет!
— Вот! Доброволец! Взяли — осторожно! — и несем в принадлежащий Тималти драндулет!
Они уже собрались было поднять раненого, но замерли, когда я кашлянул. Я обвел рукой присутствующих
— На дорожку!
Теперь даже более удачливый из двух, внезапно оживший, с физиономией, похожей на сыр, обнаружил, что держит кружку. Ее вложили туда заботливые руки, со словами:
— Ну давай… рассказывай…
— Что случилось, а?
— Пошлите, — простонал потерпевший, — пошлите за отцом Лири. Я хочу, чтобы меня соборовали!
— Сейчас приведем! — Нолан вскочил и побежал.
— Пусть моя жена позовет моих трех дядьев и четырех племянников, моего деда и Тимоти Дулина. А вас всех я приглашаю на поминки!
— Пиви, ты всегда был парень что надо!
— Дома, в моих лучших ботинках, спрятаны две золотые монеты, чтобы прикрыть мне глаза! На третий золотой купите мне приличный черный костюм!
— Считай, что все сделано!
— И чтобы виски — рекой. Я сам буду покупать!
У дверей послышался шорох.
— Слава Богу, — закричал Тималти. — Это вы, отец Лири. Отец, срочно, нужно соборовать по высшему разряду!
— Ты еще будешь указывать, что мне делать! — сказал священник в дверях. — Будет вам соборование. Давайте сюда пострадавшего! Мы его вмиг!
Пострадавшего под одобрительные возгласы подняли на руки и бегом понесли к выходу, где священник регулировал движение, и были таковы.
Одно тело покинуло стойку бара, предвкушаемые поминки не состоялись, зал опустел, остались только я и доктор, реанимированный велосипедист и двое приятелей, в шутку тузящих друг друга. Было слышно, как все гурьбой укладывают тяжело раненного в аварии человека в машину Тималти.
— Допивай, — посоветовал доктор.
Но я стоял и растерянно смотрел на очухавшегося велосипедиста, который сидел, ожидая, когда возвратятся остальные и начнут ходить вокруг да около него, на залитый кровью пол, на две «машины», прислоненные у двери, словно театральный реквизит, на немыслимый туман и тьму; вслушивался, как голоса то повышаются, то стихают, и каждый из них в точности соответствовал глотке хозяина и обстоятельствам.
— Доктор, — услышал я свой голос, кладя монетки на стойку, — часто у вас случаются автоаварии, когда сталкиваются люди в автомобилях?
— Только не в нашем городе! — Доктор скорбно кивнул на восток. — Если вы любитель таких вещей, езжайте за этим в Дублин!
Проходя по пабу, доктор взял меня под руку, словно собирался поделиться какой-то тайной, которая может еще изменить мою судьбу. Ведомый врачом, я чувствовал, как внутри переливается крепкий портер, с чем приходилось считаться.
Доктор шептал мне на ухо:
— Послушай, сынок, ведь ты не так уж много ездил по Ирландии, верно? Тогда слушай! В таком тумане в Мэйнут лучше гнать велосипед на полной скорости! Чтоб лязг на всю округу! Почему? Чтоб коровы и велосипедисты — с дороги врассыпную! Поедешь медленно — будешь косить десятками, прежде чем они догадаются, в чем дело. И еще: увидишь велосипед, сразу гаси фары, если, конечно, они у тебя действуют. Безопаснее разъехаться с выключенными фарами. Сколько глаз навсегда закрылись из-за проклятых фар, сколько невинных душ загублено! Теперь понятно? Две вещи: скорость и гасить фары, как только завидишь велосипед!
В дверях я кивнул. У себя за спиной я услышал, как пострадавший, устроившись поудобнее на стуле, смаковал портер и, взвешивая каждое слово, потихоньку заводил свой рассказ:
— Так вот, еду я, довольный, домой, качу себе под горку, и тут на перекрестке…
Снаружи доктор отдавал последний наказ:
— Обязательно надевай кепку, если выходишь ночью на дорогу. Чтоб голова не трещала, если столкнешься с Келли, или Мораном, или еще с кем из наших. Они-то толстолобые с рождения, да еще если наклюкаются. Они опасны, даже когда ходят пешком. Так что для пешеходов в Ирландии тоже есть правила, и первое — не снимать кепку!
Я не глядя достал коричневое твидовое кепи и надел. Поправляя кепи, я взглянул на клубящуюся ночную мглу. Прислушался к притихшей обезлюдевшей дороге, которая на самом деле не такая уж тихая. На сотни непроглядных ирландских миль я увидел тысячи перекрестков, затянутых тыщей густых туманов, а на них — тысячи видений в твидовых кепках и серых шарфах, от которых разит «Гиннессом», летящих по воздуху, распевающих, орущих песни.
Я моргнул. Видения исчезли. Дорога замерла в ожидании, опустевшая и темная.
Я сделал глубокий вдох, зажмурился, натянул на уши кепи, оседлал свой велосипед и покатил по противоположной стороне дороги навстречу здравому смыслу, найти который мне было не суждено.
Глава 5
Я постучал, и дверь широко распахнулась.
Мой режиссер стоял в ботинках и рейтузах для верховой езды, в шелковой рубахе с расстегнутым воротом для демонстрации эскотского шейного платка. Увидев меня, он вытаращил глаза. Его обезьяний рот приоткрылся на несколько дюймов, и из легких вырвался сдобренный алкоголем воздух.
— Чтоб я сдох! — воскликнул он. — Это ты!
— Я, — смиренно признался я.
— Опаздываешь! Ты в порядке? Что тебя задержало?
Я показал на дорогу за спиной.
— Ирландия, — сказал я.
— Боже. Тогда понятно. Добро пожаловать!
Он втащил меня внутрь. Дверь захлопнулась.
— Тебе не помешает выпить?
— А-а, — вырвалось у меня, затем, вспомнив новоприобретенный ирландский говорок, я ответил изысканно: — Да, сэр.
Пока Джон, его жена Рики и я сидели за обеденным столом, я пристально разглядывал убиенных птичек на теплом блюде, со свернутыми шеями и полузакрытыми глазками-бусинками, потом сказал: