Зеленые тени, Белый Кит

Брэдбери Рэй Дуглас

— Можно предложить?

— Валяй, парень.

— Речь о парне Федалле, персонаже, который проходит по всему роману. Он портит «Моби Дика».

— Федалла? А этот! Ну и…?

— Вы не против, если мы прямо сейчас, за бокалом вашего вина, отдадим самые лучшие строки Ахаву и выбросим Федаллу за борт?

Мой режиссер поднял свой бокал:

— Выбросим!

Снаружи погода стала проясняться, трава пышнела и зеленела в темноте за окнами, и я заливался теплой краской от мысли, что я в самом деле нахожусь здесь, рассматривая своего героя, воображая невероятную будущность сценариста, работающего на гения.

В какой-то

момент за обедом возникла тема Испании, почти мимоходом, или, может, Джон сам упомянул ее.

Я заметил, как Рики вся напряглась и перестала есть, затем продолжила ковыряться в тарелке, пока Джон разглагольствовал про Хемингуэя и корриду, Франко и путешествия в Мадрид, в Барселону и обратно.

— Мы там были месяц назад, — сказал Джон. — Тебе определенно нужно туда съездить, малыш, — сказал он. — Прекрасная страна. Замечательный народ. Двадцать тяжких лет, но они встают на ноги. Кстати, у нас там случилось маленькое происшествие. А, Рики? Небольшое недоразумение.

Рики стала подниматься из-за стола с тарелкой в руке, и нож со звоном упал на стол.

— Почему бы тебе не рассказать нам об этом, дорогая? — спросил Джон.

— Нет, я… — сказала Рики.

— Расскажи нам, что приключилось на границе, — сказал Джон.

Его слова были настолько вески, что Рики села, сделав паузу, чтобы справиться со своим дыханием, она глубоко вздохнула и произнесла:

— Мы возвращались из Барселоны, и нам повстречался испанец без документов, который хотел попасть во Францию и хотел, чтобы мы с Джоном провезли его через границу в нашей машине под ковром на заднем сиденье, и Джон сказал, что не против, и испанец сказал, ну пожалуйста, а я сказала, Боже мой, если они, пограничники, разнюхают и поймают нас, то задержат, может, посадят в тюрьму, а вы знаете, какие там тюрьмы, сидишь там днями, неделями, а может, вечно, и тогда я сказала — нет, ни в коем случае. Испанец умолял, Джон говорил, что это дело чести, что мы должны это сделать, помочь этому бедному человеку, а я сказала, что очень сожалею, но не собираюсь ставить под удар детей. Что если меня посадят, а дети попадут в чужие руки на множество часов и дней, то кто им объяснит… а Джон настаивал, ну, короче, получилась ссора…

— Все очень просто, — сказал Джон. — Ты перетрусила.

— Ничего подобного, — возразила Рики, подняв глаза.

— А я говорю, ты сдрейфила, — сказал Джон, — ясно как божий день. Пришлось оставить бедного сукина сына, потому что у моей жены не хватило мужества перевезти его.

— А откуда ты знаешь, что он не преступник, Джон, — сказала Рики. — Какой-нибудь беглый политический, тогда бы нас упекли навечно…

— Все равно струсила. — Джон раскурил сигару и подался вперед, сверля глазами жену на дальнем конце стола, за много миль. — Мне претит сама мысль, что я женат на женщине, начисто лишенной смелости. А тебе, малыш, не было бы противно?

Я откинулся на спинку стула, с полным ртом пищи, которую не мог ни прожевать, ни проглотить.

Я взглянул на своего гениального работодателя, потом на его жену, затем снова на Джона и снова на Рики.

Она опустила голову,

— Трусиха, — сказал Джон в последний раз и выпустил дым.

Я смотрел на умерщвленную птицу, что лежала на моей тарелке, и вспомнил один случай, который казался давнишней историей.

В августе я, околдованный, забрел в книжный магазин на Беверли-Хиллз в поисках издания «Моби Дика» малого формата.

Экземпляр, который был у меня дома, был слишком громоздким для путешествий. Мне нужно было нечто компактное. Я поделился с хозяином магазина мыслями о том, как это здорово — писать сценарии и странствовать.

Пока я, зачарованный, говорил все это, некая женщина в углу магазина повернулась ко мне и совершенно явственно произнесла:

— Не отправляйтесь в это путешествие.

Это был Илия у трапа «Пекода», предостерегающий Квикега и Измаила не ходить вслед за Ахавом в кругосветное странствие: это ужасное путешествие и безнадежное предприятие, из которого никто не вернется.

— Не уезжайте, — повторила таинственная женщина.

Я пришел в себя и спросил:

— Кто вы?

— Бывшая подруга режиссера и бывшая жена одного из его сценаристов. Я знаю их обоих. Боже, как бы я хотела их не знать. Они оба монстры, но ваш режиссер наихудший. Он сожрет вас и только косточки выплюнет. Так что…

Она уставилась на меня.

— …сделайте все, только не езжайте туда.

Рики смежила веки, но слезы сочились из-под ресниц и текли на кончик носа, откуда капали одна за другой на ее тарелку.

«Боже мой, — подумал я, — это мой первый день в Ирландии, первый день работы на моего героя».

Глава 6

На следующий день мы обошли «Кортаун-хаус», старинный особняк, в котором остановился мой режиссер. Здесь был большой луг, а за ним лес, потом опять луг и опять лес.

Посреди луга мы наткнулись на довольно крупного черного быка.

— A-гa! — возопил Джон и скинул с себя свое пальто.

Он наступал на быка с криками:

— А-а, торо! Торо! А-а!

Через минуту мне подумалось, что одному из нас суждено умереть. Уж не мне ли?

— Джон! — издал я тихий крик, если такое возможно. — Пожалуйста, надень пальто!

— А-а! Торо! — орал мой режиссер. — О-о!

Бык замер и уставился на нас.

Джон пожал плечами и надел пальто.

Я побежал впереди него выбрасывать Федаллу за борт, собрать вместе команду, повелеть Илие, предостеречь Измаила, а затем отправить «Пекод» вокруг света.

Так я проводил день за днем, каждую ночь убивая Кита только для того, чтобы тот возродился на рассвете, пока я плутал но Дублину, где непогода наносила удары из своего промозглого морского обиталища и наведывалась с обыском вместе с проливными дождями, зарядами холода и новыми ливнями.

Я ложился спать и просыпался посреди ночи, думая, что мне послышался чей-то крик, или, может, это я сам рыдаю. Я проводил рукой по лицу, но каждый раз оно оказывалось сухим.

Потом я смотрел в окно и думал: «Это же просто дождь, дождь, всегда дождь»; поворачивался на бок, опечаленный еще больше, и пытался ухватиться за ускользающий сон.

Затем по вечерам я разгуливал посреди серых камней Килкока, поросших бородами зелени, посреди каменного города, где неделями льет дождь, а я тружусь над сценарием, который будет экранизирован под палящим солнцем Канарских островов в следующем году. Страницы сценария были полны раскаленных солнц и жарких дней, а я тем временем печатал их на машинке в Дублине или Килкоке, где под окном зверем выла непогода.

На тридцать пятый вечер в дверь моего гостиничного номера постучали, и я обнаружил, что за ней стоит, переминаясь с ноги на ногу, Майк.