Зеленый берег
Шрифт:
— Ах, как я соскучилась! А ты?..
Гаухар улыбнулась, — так можно улыбаться, только выздоравливая после тяжелой болезни.
— Обо мне, Миляуша, и говорить нечего. Я то ли молодею, то ли глупею, то ли действительно счастлива… Сразу же, как только вышла из автобуса, встретила на улице моих ребятишек. Чуть не заревела от радости! Правда, не преувеличиваю! Нет у меня никого дороже на свете! Теперь уже можно признаться: одно время я побаивалась, что не приживусь в школе.
— Почему? — удивилась Миляуша.
— Не знаю. Просто было такое тревожное чувство.
— Ах, Гаухар, должно быть, мы, учителя, все одинаковы. Думаешь, я не боюсь? Еще как боюсь
Миляуша как следует отвела душу, рассказав о своих затруднениях в педагогической работе. И только теперь вспомнила, что Гаухар еще не поделилась с ней своими новостями. Азартно принялась допрашивать:
— А у тебя что? С Джагфаром встречалась? О чем говорили? Как ты решила? На чем остановилась?..
Признаться, Гаухар уже порядком устала делиться своими злоключениями. Но Миляушу-то она не могла оставить в неведении. Прерываемая охами и ахами новой слушательницы, ее бесконечными расспросами, Гаухар снова повторила свой рассказ. И только у ворот тетушки Забиры закончила этот «отчет».
— Ты молодец, Гаухар! — одобрила Миляуша, — Только так и надо было поступить.
5
Если не хмурясь взирать на окружающий нас мир, то следует признать: он величествен и прекрасен. Это старая истина. Но чтобы убедиться, насколько она справедлива, человек должен не только воспринять ее разумом, но и собственным сердцем.
Однажды утром, торопясь на работу, Гаухар невольно остановилась, изумленная зимней красотой одного из уголков Зеленого Берега. До сих пор она почему-то мало обращала внимания на этот зимний наряд природы, в котором простота сочеталась с тихой торжественностью. «Как же это так, — недоумевала она, — я пытаюсь рисовать и в то же время почти равнодушно прохожу мимо этих сказочных картин? Значит, я не достаточно одарена хотя бы для того, чтобы стать художником-любителем», — с некоторой грустью подумала она.
И не впервые она так критически подумала о себе. «Но может быть, излишние сомнения и мешают развернуться моим способностям? Может, надо проявлять больше смелости? — пыталась она защитить себя от собственных нападок. — А что, если вернуться сейчас домой, взять мольберт и палитру да прийти сюда? Давненько я не бралась за кисть…»
— Прийти сюда? — уже вслух рассуждала она. — А школа, ребята? Кто вместо меня проведет нынче
Без всякого насилия над собой, увлеченно она отдает ребятам очень много времени. Они окружают ее в классе, сопровождают на улице…
Восприимчивые, веселые, непоседливые крепыши. На уроках в наиболее удачливые часы они способны понять тебя с полуслова. Стоит обвести класс строгим взглядом, сейчас же все притихнут, только глазенки поблескивают. На переменах выбегут гурьбой из школы, возятся в сугробе» как медвежата, хохочут… Разве все это менее увлекательно, чем рисование?!
Но тут снова мелькают противоречивые мысли. Неужели одно мешает другому? Хотя бы самое первичное художественное воспитание разве не обогащает человека? Невозможно забыть того, как увлеченно Акназар разглядывал рисунки ее. И если она признается кому-то, что порой, проводя урок в классе, чувствует такой душевный подъем, будто стихи читает или слушает музыку, разве о ней подумают: «Пропала Гаухар для школы»?
Почему бы в свободное время ей все же не заниматься рисованием?..
Кстати, если посмотреть со стороны, — как она проводит дома это свободное время? Включает радио, слушает музыкальные и литературные передачи. Иногда читает. И, пожалуй, чаще всего беседует с тетушкой Забирой, удивляясь природному ее уму, житейскому опыту. Право, можно бы выкраивать какие-то часы для кисти и мольберта…
А в общем трудно одной разобраться во всем… С Миляушей, что ли, посоветоваться? Ей не до того — слишком занята собой, Вильданом, устройством быта своего. И Бибинур-апа вряд ли поймет ее, — чего доброго, может подумать, что она начинает тяготиться школой.
Гаухар уже наперед знает потаенную свою мысль: неплохо бы с Агзамом посоветоваться. Оказывается, она только в прятки играла с собой, отыскивая советчика.
Агзама Ибрагимова она еще ни разу не видела после случайной и даже вроде бы ненужной встречи в Казани. Она слишком занята была экзаменами и нервничала в ожидании объяснений с Джагфаром. Уж не обиделся ли Агзам? Не отдаляется ли от нее?.. Что-то похожее на испуг шевельнулось в мыслях. На днях Миляуша случайно обмолвилась о какой-то командировке Агзама. Но в ту минуту Гаухар была занята чем-то другим и не приняла во внимание этих слов Миляуши. А почему бы не обратиться к Бибинур-апа, она-то наверняка знает, где сейчас заведующий районо. Конечно, она.
На следующий же день Гаухар, улучив минуту, с невинным видом и как бы полушутливо обратилась к директору:
— Бибинур-апа, у меня, можно сказать, ответственное поручение. Моя тетушка Забира места не находит себе: «Где Агзам Ибрагимов? Что с Агзамом? Бывало, чуть не каждый вечер навещал, а тут сколько времени глаз не кажет».
Хитрость Гаухар шита белыми нитками. Но Бибинур-апа, деликатная женщина, и виду не подала: Только выражение ее больших усталых глаз чуть потеплело. Почти равнодушно она ответила:
— Можешь успокоить свою Забиру, ничего не случилось с Агзамом. Он обследует некоторые сельские школы. Через неделю, а то и меньше должен вернуться.
И все же не удержалась мудрая Бибинур-апа, по-прежнему почти безразлично спросила:
— Может, у тебя к нему дело есть? Гаухар вдруг рассмеялась.
— Я же говорю — тетушка Забира скучает.
И как ни в чем не бывало Гаухар направилась к себе в класс.
Бибинур-апа со вздохом все же глянула ей вслед, чуть качнула головой. В характере Гаухар и прежде замечалось: с серьезным видом ведет разговор, а потом вдруг рассмеется как-то по-детски непосредственно. А после удачных экзаменов два вообще повеселела.