Зеленый берег
Шрифт:
Тут Гаухар начала рассказывать подробно, как проходили у нее экзамены. Ему было интересно слушать это, не менее интересно, чем вспоминать древнее поверье о папоротнике.
Хотя тетушка Забира и восставала против того, чтобы квартирантка в свои выходные дни занималась уборкой в доме, Гаухар плохо слушала ее воркотню. Она не изменила своей привычке и сегодня. Облачилась в старый халат, повязала голову темным платком. Печка уже вытоплена, в доме тепло. Тетушка Забира занимается своим каждодневным делом — кормит во дворе птицу. Теперь у нее новая забота: со дня на день должна объягниться ее любимица коза. Нынче наверно, еще не настал срок, но почему-то
Гаухар принесла из кухни кувшин чуть тепловатой воды, побрызгала на цветы, протерла листья. Как раз глянуло солнце в окно, и каждый листок, получив несколько капель воды, потянулся навстречу солнечным лучам.
Теперь Гаухар налила полное ведро подогретой воды и принялась за пол. На четвереньках забиралась под кровать, под стол — всюду наводила чистоту и блеск. Наконец можно и собой заняться. Умылась всласть, вымыла в тазу ноги. Ну вот, словно родилась заново! Босиком, в короткой юбчонке, похожая на девочку-подростка, но никак не на учительницу, да еще умеющую быть строгой, она раскинула на руках длинное, вышитое по концам полотенце, жестко протерла лицо и шею. Но в завитушках на лбу так и остались серебриться мельчайшие капельки воды. А на затылке она ловко забрала волосы под резинку.
Вот теперь можно и к урокам подготовиться. Радио было включено, но не громко. Из областного центра начали передавать концерт по заявкам слушателей. В числе других упомянули имена жителей Зеленого Берега. Именно по их просьбе передали татарскою народную песню «Тагир-Зюгра» в исполнении Габдулды Рахимкулова. Потом Альфия Галимова исполнила «Гюльжамал». Это были любимые песни Гаухар. Отложив на время тетради и карандаш, подперев ладонью щеку, она сидела за столом, слушала широкую песенную душу народа, и сердце ее как бы растворялось в знакомой мелодии. Концерт длился целый час, Гаухар то брала карандаш и склонялась над тетрадями, то опять поднимала голову и начинала слегка покачиваться в такт музыке. Удивительно спокойно и радостно было ей в эти минуты: и работалось споро, и отдыхалось хорошо. Наверно, тут не обошлось без колдовского влияния цветка папоротника, о котором вчера вечером с таким настроением рассказывал Агзам Ибрагимов… Он, оказывается, не лишен понимания поэзии.
Подумав об этом, Гаухар чему-то загадочно улыбнулась.
Потом, словно подчиняясь внутреннему толчку, оглянулась. Смотрит — а у печки сидит, скрестив руки на груди, тетушка Забира. Лицо у нее кроткое, задумчивое. Когда только она успела войти в комнату? И по чему Гаухар ничего не слышала?
А тетушка Забира, как бы угадав мысли Гаухар, выпрямилась, согнутыми указательными пальцами слегка потерла глаза.
— Прямо-таки за душу берут эти песни. Будто околдовывают человека. Увидеть бы этих артистов, чтоб спасибо сказать.
— Одного вы видели, тетушка Забира, — напомнила Гаухар. — Он приходил к нам домой. Могли бы поблагодарить.
Тетушка Забира обиженно сморщила лицо.
— Э, Гаухар, зачем смеешься надо мной? Неужто я не понимаю, какая птица поет, какая только крыльями хлопает?
Пришлось сконфуженной Гаухар просить извинения у Забиры, да и себя выручать, шутка-то оказалась неуместной.
А Забира, уже забыв свое недовольство, говорила; — Жаль, дедушки Рами нет в живых. Вот кто пел в молодости! Мы всей улицей
— Кто-нибудь учил дедушку Рами пению?
— Какое там учил! Пел, как сердце подсказывало, — только и всего. Кабы нынешнее время, непременно записали бы его песни на пластинку. А тогда кому это нужно было? Вздохнув, тетушка Забира ушла на кухню, стало слышно, как она рубит тяпкой мясо. Гаухар опять принялась за тетрадки. Солнце уже переместилось, светило в боковое, выходящее во двор окно. Изредка слышно было, как тенькает капель с крыши. Это предвестница весны. А когда нагрянет настоящая весна, пожалуй, не засидишься дома с тетрадками. Все живое будет увлечено весенними ручьями.
Только успела Гаухар подумать об этом, послышался стук калитки во дворе. Батюшки, Миляуша с Вильданом!
— Тетушка Забира, гости! — крикнула Гаухар.
— Проходите, проходите! — уже доносился из сеней голос Забиры.
— Ой, как бы не сглазить, тетушка Забира, ты как расцветающий бутон!
— Ну и скажешь, ты, Миляуша! Этому бутону под семьдесят.
— Вы прибавили, тетушка Забира!
— Миляуша по выходным дням говорит только правду, — со смехом сказал Вильдан и протянул обе руки, почтительно здороваясь с Забирой.
— А в другие-то дни, значит, привирает твоя молодуха, Вильдан?
— В другие дни что жены ни скажут, мужья стараются не слышать.
— И хорошо делают, — подхватила Забира. — Больше мира в доме.
Перебрасываясь шутками, гости сели к столу, накрытому белой скатертью. Только разместились — опять стук калитки. В окне мелькнула серая каракулевая шапка Агзама. Миляуша, словно ждала этой секунды, быстро повернулась к Гаухар и, конечно, не смолчала:
— О господи, может же человек так измениться за одно мгновение! Что с тобой, Гаухар?
Но Гаухар, вспыхнув, подбежала к двери. Агзам чуть было не столкнулся с ней. Какую-то минуту он смущенно стоял у порога.
— Ну проходи же, проходи! — говорила Гаухар, больше подбадривая себя, нежели гостя.
— Здравствуйте! — обратился ко всем Агзам, стараясь преодолеть свое смущение.
Когда появляется новый человек, люди за столом умолкают и не сразу находятся, как возобновить разговор. Впрочем, Миляуша не заставила долго себя ждать:
— Гаухар, ты ведь хорошо помнишь нашу поездку по Волге? Так вот, нынче ночью, во сне, конечно, я второй раз совершила это путешествие… Будто приближаемся мы к Астрахани. Пассажиры высыпали на верхнюю палубу. Там же и гармонист со своей гармонью. Ну, поем! Ты, Гаухар, еще не забыла «Алмагуль»?.. Агзам-абы, вы когда-нибудь слышали «Алмагуль»? Удивительная песня!
И Миляуша негромким, приятным голоском пропела:
Из дальних я жарких степей Приехала гостья на Волгу, Тоскуя по нежной любви. А звали ее Алмагуль…— Неплохо, Миляуша, право, неплохо! — похвалил Агзам. — Вам бы выступать в художественной самодеятельности.
На Миляуше было широкое платье, какие вынуждены носить беременные женщины. Избегая показывать располневшую свою фигуру, она не поднялась с места даже в ту минуту, когда в комнату вошел новый гость, так и сидела на скамье между горшков с цветами. Но и при своем невыгодном положении Миляуша осталась Миляушей, за словом не полезла в карман: