Зеленый Дом
Шрифт:
– К вашим услугам, сеньор, – сказал дон Фабио. – Что вам угодно? Вы пробудете долго в Икитосе?
Да, он пробудет здесь довольно долго, а может быть, и обоснуется окончательно. Он, знаете ли, лесопромышленник, собирается построить лесопильный завод поблизости от Науты и ждет инженеров. За платой он не постоит, но у него много работы и ему нужна большая, удобная комната, а дон Фабио: еще бы, конечно, сеньор, он для того и поставлен, чтобы служить клиентам. Словом, он клюнул на удочку, старик.
– Он дал мне лучшую комнату в гостинице, с
– А сеньора Реатеги не было в Икитосе? – сказал Акилино. – Он уже тогда был богат?
– Нет, по-настоящему он разбогател потом, на контрабанде, – сказал Фусия. – Но у него уже была эта гостиница и он начинал торговать с племенами, для этого он и поехал в Сайта-Мария де Ньеву. Он скупал каучук и перепродавал его в Икитосе. Тут-то мне и пришла мысль заняться этим делом. Но всегда одно и то же – для этого нужен был капиталец, а у меня не было ни сентаво.
– И много ты денег украл, Фусия? – сказал Акилино.
– Пять тысяч солей, дон Хулио, – сказал дон Фабио. – И вдобавок мой паспорт и несколько серебряных приборов. Я очень огорчен, сеньор Реатеги, я понимаю, как плохо вы будете думать обо мне. Но клянусь, я буду работать в поте лица своего и возмещу мам все до последнего сентаво.
– И ты никогда не чувствовал угрызений совести, Фусия? – сказал Акилино. – Уже много лет я собирался задать тебе этот вопрос.
– Из-за того, что я обокрал этого пса Реатеги? – сказал Фусия. – Он оттого и богат, что наворовал больше, чем я, старик. Но у него было кое-что для начала, а у меня – ничего.
– Для чего же тогда у вас голова на плечах? – сказал Хулио Реатеги. – Как же вам не пришло на ум хотя бы спросить у него документы, дон Фабио?
Но он спросил документы, и паспорт у него был новехонький, откуда же ему было знать, что он фальшивый, дон Хулио? И к тому же он был так хорошо одет и так солидно держался. Он даже думал про себя: когда сеньор Реатеги вернется из Санта-Мария де Ньевы, я ему представлю его, и они вдвоем будут делать большие дела. Что говорить, он был неосторожен, дон Хулио.
– А что у тебя было тогда в этом чемодане, Фусия? – сказал Акилино.
– Карты Амазонии, сеньор Реатеги, – сказал дон Фабио. – Огромные, вроде штабных. Он их повесил на стены и говорил, что ориентируется по ним, обдумывая, где устроить лесоразработки. Он ставил на них значки и делал пометки на бразильском, вот что странно.
– Ничего странного, дон Фабио, – сказал Фусия. – Меня интересует не только лес, но и торговля. Иногда полезно иметь контакты с туземцами. Поэтому я и обозначил племена.
– Даже те, что живут на Мараньоне и на Укайяли, дон Хулио, – сказал дон Фабио. – Я думал – вот это деловой человек, под стать сеньору Реатеги.
– Помнишь, как мы сожгли твои карты? – сказал Акилино. – Никуда они не годились, те, кто делает карты, не знают, что
– Он и сельву прекрасно знает, – сказал дон Фабио. – Когда он вернется с Верхнего Мараньона, я вас представлю ему, и вы станете добрыми друзьями, сеньор.
– Здесь, в Икитосе, мне все рассказывают о нем чудеса, – сказал Фусия. – Мне очень хочется с ним познакомиться. Вы не знаете, когда он приедет из Санта-Мария де Ньевы?
– У него там дела, да и губернаторство много времени отнимает, но он все-таки иногда вырывается и приезжает, – сказал дон Фабио. – У него железная воля, сеньор. Он унаследовал ее от отца, тоже замечательного человека. Во времена процветания Икитоса это был один из крупнейших скупщиков каучука. Когда разразился кризис, он пустил себе пулю в лоб. Реатеги были разорены дотла. Но дон Хулио своими силами, без всякой поддержки, встал на ноги. Говорю вам, это человек железной воли.
– Однажды в Санта-Мария в его честь устроили завтрак, и я слышал его речь, – сказал Акилино. – Он с большой гордостью говорил о своем отце, Фусия.
– Это была одна из его любимых тем, – сказал Фусия. – Когда мы работали вместе, он тоже по всякому поводу ссылался на отца. Ах этот пес Реатеги! Я ему всегда завидовал, старик.
Такой чистенький, такой обходительный, – сказал дон Фабио. – Подумать только, что я его ублажал, лизал ему пятки. Когда он входил в гостиницу, кошка, и та от радости хвост задирала. Что за проклятый человек, дон Хулио!
– Ну и штуки ты откалываешь на прощанье, Фусия, – сказал Акилино. – В Кампо Гранде измордо-вал стражников, а в Икитосе убил кошку.
– По правде сказать, дон Фабио, это мне кажется не столь важным, – сказал Хулио Реатеги. – О чем я сожалею, так это о том, что вам придется выплачивать мне эти деньги.
Но ему это очень больно, дон Хулио. Этот негодяй сделал удавку из простыни и повесил ее на сетке от москитов. Войти в комнату и вдруг увидеть, как она болтается в воздухе, оцепеневшая, с выкаченными глазами, – это ужасно. Такую бессмысленную злобу он не может понять, дон Хулио.
– Человек делает, что может, чтобы жить, и я понимаю тебя, когда ты воруешь, – сказал Акилино. – Но зачем ты удавил кошку? Со злости, оттого, что у тебя не было деньжат, чтобы начать дело?
– И из-за этого тоже, – сказал Фусия. – А кроме того, от этой паскуды воняло, и она столько раз мочилась в мою постель.
А кроме того, это в духе азиатов, дон Хулио, у них самые гнусные обычаи, он недавно узнал, например, что китайцы в Икитосе, кто бы мог подумать, держат кошек в клетках, откармливают их, поят молоком, а когда они разжиреют, кладут их в котел и едят, сеньор Реатеги. Но он хочет теперь поговорить о покупках, дон Фабио, для этого он и приехал из Санта-Мария де Ньевы, хватит толковать о печальных вещах, ну как, он купил?