Зеленый луч

Коллектив авторов

– В старых домах особый воздух.

– Ну да, плесенью отдает.

– Вы разве не чувствуете? Люди столько лет жили в этих комнатах и оставили им свое тепло.

– Ничего подобного. Холодно здесь, как в погребе. Сейчас плиту зажгу, немного согреемся. Чаю хотите? Или кофе?

– Кофе я не пью, даже не спрашивайте, почему.

– Почему?

– Потому что все спрашивают. Не пью – и все. Не нравится. А чай давайте.

– Правда, к чаю у меня, наверное, нет ничего. Неважный я хозяин.

– Не страшно. Я же не в гости пришла.

– Не

в гости? А как?

– Просто переждать грозу. Вы же сами сказали.

– Ладно, будем пережидать. Садитесь вот здесь, это мой самый прочный стул.

– Меня даже непрочный выдержит, я легкая.

– Я вижу.

– У вас, может, какие-то дела? Я не мешаю?

– Ну, какие у меня могут быть дела? Так, делишки. Наоборот, вы мне поможете вечер скоротать.

– Какая красивая пепельница. Я так люблю глину. Почему, вы думаете, в Библии сказано именно про глину? Она ведь и в самом деле живая, от нее тепло исходит.

– Тепло от газовой плиты исходит. Да и то меньше, чем хотелось бы.

– Да ну вас! Жить в таком доме и ничего не чувствовать! Или вы притворяетесь?

– Притворяюсь. И соседи тоже притворяются. У них вообще много лет все удобства были во дворе, мне еще повезло. Представляете, как это приятно в такую погоду…

– Давайте поменяемся квартирами. У меня однушка в хрущевке.

– Давайте. Только без доплаты, у меня денег нет. Видите, какой я непривлекательный. Говорю за столом неприличные вещи, не могу девушку даже конфетами угостить.

– На вашем столе все равно еды нет, так что говорите, что хотите. А конфеты вы бы купили, если бы по дороге попался магазин.

– Я бы тогда не конфеты купил…

– Смотрите, какая молния. Мне однажды приснился очень странный сон – как начинается гроза. Я увидела воздушный мост, похожий на радугу, и по нему с двух сторон поднимались человек и почему-то белый медведь. У них были такие старинные фонари, у которых стекло только с одной стороны. Они поворачивали фонари, и когда лучи от них скрещивались, возникала молния. Я даже помню, как медведю этим лучом опалило хвост. Откуда это взялось в моей голове?

– Я иногда вообще такую ерунду во сне вижу, что удивительно.

– Может, это потому, что там наше сознание освобождается от логики. Может, логика – это вообще нечто утилитарное и нужна только нашему физическому телу? Или есть разные логики, и нам в реальности понятна одна, а во сне – другая? Вообще неясно, наша душа – это только часть нашей физиологии или нечто отдельное? Мне иногда кажется, что гармонии внешнего и внутреннего мира отличаются друг от друга.

– Вам, что, одной гармонии мало?

– Мало, знаете ли. Скажем, гармония природы и гармония человеческой цивилизации. Есть в человеческой цивилизации гармония? По крайней мере, мы как-то ее себе представляем. Гармонию то есть, а не цивилизацию. Разве они не вступают в противоречие? Две этих гармонии, я хотела сказать. Хотя все, что мы знаем о гармонии, мы знаем от природы, поскольку сами ее часть. Часть природы, а не часть гармонии. Ну да.

– Ничего не понял, но скажу. Если мы не вписываемся в гармонию природы, может, эта гармония вписывается в нас? То есть, я в каком смысле? Вот дождик идет – стихия, черт побери! Разверзлись хляби небесные! И мы тут, внутри цивилизации, внимаем громовым раскатам, – именно внимаем, а не как-то там. И внимаем не только им. Это у нас тут крыша пристройки прямо под окном, поэтому шум от дождя неимоверный, спать очень мешает.

– Это ведь не часто, такие грозы.

– Не часто, иначе меня бы уволили с работы, я бы все время там спал. Здесь ведь не только пристройка, здесь еще соседи-самогонщики и еще аморальная кошка с первого этажа… Вы все еще хотите поменяться квартирами?

– Думаете, в хрущевках нет ни соседей, ни кошек?

– Я об этом не подумал. Мне отсюда хрущевки представляются чем-то далеким и прекрасным. Я бы их рисовал.

– И возможно прославились бы. Никто еще не додумался воспринимать хрущевки как объект искусства. То есть я таких художников не знаю.

– Хотите, продам вам эту идею. Доходы пополам.

– Боюсь, мне это не поможет. А точнее: и это не поможет.

– Почему?

– Потому что в этих нарисованных хрущевках должно содержаться какое-то откровение, открытие, неожиданность, странность. Я должна сама к этому прийти, а как тут придешь, если я их видеть не могу, эти спальные районы…

– Да-а, задача.

– Именно задача. В искусстве есть мастера и Мастера. Как говорится, никого не хочу обидеть, есть ведь очень хорошие, замечательные художники, без них бы это самое искусство давно загнулось и превратилось в сплошной черный квадрат. Но все-таки ремесленник следует существующим законам, а художник их нарушает. Хотя, может быть, я слишком усложняю или слишком упрощаю. Может быть, художник нарушает не законы, а наши сегодняшние представления о них.

– Обязательно нужно нарушать?

– Обязательно. Художник нарушает существующие законы и создает таким образом новые. Искусство не терпит повторений.

– И вы не повторяете?

– К сожалению, повторяю. А то была бы уже каким-нибудь лауреатом. Хотя тоже вопрос. Не всегда лауреаты самые талантливые. Самые талантливые чаще заканчивают жизнь или в нищете, или в психушке.

– Так бросьте это, займитесь другим.

– Это ведь не должность, которую можно сменить. С этим живут, даже сознавая свою неполноценность.

– Что же это за удовольствие – жить и сознавать свою неполноценность?

– А вдруг количество когда-нибудь возьмет и перейдет в качество? Вы видели мои работы? Вот что вы о них думаете?

– Хотите, чтобы я вам серьезно ответил? Или честно?

– Ладно, не мучайтесь. Я же вижу, что вам это неинтересно.

– Мне интересно… То есть мне интересны ваши работы не потому что работы, а потому что ваши. Вообще-то я в живописи не понимаю ни черта.

– Это не живопись, это графика.