Белка без колеса по лесу скачет, —Сколько удачи в цепких лапках её.Мельтекруженье Земли здесь не заметно.Круглая клетка медленно в зиму плывёт.
Первоклассник
Детство на пыльных и жарких улицах.Крики точильщиков, вопли Мордасовой,Лязги трамваев.Рыжая курицаРоется в мусоре.Лучики СпасовыПеребирают дымок над лампадой.В каждом окне скучает алоэ.Над пузатой купеческой балюстрадойВоблы сухие грустят о полоях.В небе трещат змеи из «Правды».Вода на Стрелке – теплее крови.Капает в лужу гидрант неисправный,И голубятни на каждой кровлеЖдут возвращенья небесных посланников.На длинных верёвках – птички-прищепкиСидят на рубашках, штанах и подштанниках,Штакетника клавиши связаны цепкимВьюнком,
возомнившим себя музыкантом.Он повсюду развесил раструбы нежные,И волшебные звуки неслышным дискантомстарушкам под ноги роняет небрежно…Проглотишь наскоро булку с кефиром,И бегом на Волгу, но застынешь под аркой,увидев, как обгоняет буксирыБелоснежная «Память товарища Маркина».И кто-то скажет – тихо, но внятнои кратче грозы улетевшей отсверка.А на промокашке – чернильные пятна,и в натруженных пальцах – попытка почерка.
Ежезимнее
Медведь в декабре спит спокойно в берлоге,а я вспоминаю июльское палево —вот единственно чем моя онтологияотличается от онтологии палео,а студёное небо цвета жухлой половыежедневно сдирает декабрь-наждак.Остаётся забраться в бездумье, как в логово,претвориться немым, стиснуть зубы и ждать,когда верба набухнет в любовном раже,и опять из асфальта, в пику веснепрорастут, как опята, загонщики пейзажей,закопанных заживо в прошлогодний снег,и станут муторно мучить кобальт,подмешивая к сини скуку и соль,а новая, ещё тесная обувьнарежет газоны тропинкой косойна Харибды и Скиллы.В кровеносной оплёткестанут рыльцами дыры бурить комары,пережившие зиму, и вороний слёткисумасшедшими звёздами упадут во дворы,из которых нет выхода ни к Зодиаку,ни к любому другому из внешних кругов.Лето бросится жить, и степь, как собака,встрепенётся от шороха наших шагов.А сегодня ещё один день минул,меркнет свет заоконный, и я тороплюсьв графе «достиженья» поставить минус.Минус на минус – даёт плюс.
Секундант
«Очень трудно промазать, стреляя с пяти шагов.Даже если Вы сразу хотели простить врагов.Даже если у Вас от волненья рука дрожит.Даже если сомненье на сердце бревном лежит.Так что, сударь, стреляйте! Ваш выстрел украсит век!Постарайтесь понять, что Ваш враг это не человек.Попытайтесь представить, что он воплощенное Зло.И молитесь! Молитесь, чтоб Вам в этот раз повезло.Эх вы сударь! Зачем же в овраге ворон пугать?Что же скажет о вашей отваге и чернь, и знать?Кто теперь Вас на бал или в гости к себе позовёт?Видно с дворнею в кости играть – Ваш черёд настаёт!Ну да ладно. Мне ехать давно пора.К сожалению, нынче у Вас не пошла игра.Кстати! Я собираюсь на днях по делам в Кострому,так что Вам предстоит изъясняться везде самому».Падал снег в колею, и подтаивал снег внутри.«Всё – я больше не пью!! Это просто, как трижды три».
«Когда луна трухлявым бивнем…»
Когда луна трухлявым бивнемТолкнёт к зиме земную ось —Приветствую не то, что родилось,А то, что неминуемо погибнет:Хруст мокрых стеблей под пятой,Осу, жужжащую в межрамье,Осоку жёлтую и воду в кране,Так и не ставшую святой.За смертью смерть нам дарит жизнь,Но в ежегодной круговерти,В скольжении от жизни к смертиВсё больше жизнью дорожишь.И по дороге всякий кустС листом последним на ветру,Который облетит к утру,Мне мил и дорог, даже пустьВокруг бурлит, шипит и брызжет,Как из шампанского под нос,Из-под шипованых колёсДождя дождавшаяся жижа.
«Одноглазая муза голосом тихим вещает…»
Одноглазая муза голосом тихим вещает,робко скрипит слепое перо старика.Мутная Волга к морю течёт равнодушно,в водах неся пепел последних преданий.
«В загаженном рекламой городишке…»
В загаженном рекламой городишкеТак хочется в толпе найти глаза,И о безумной вечности сказатьТайком курящему мальчишке.
Ихтис
Поставьте стражника стеречь людской покойВ сутяжном, липком мире, где покояНе больше, чем в полёте над рекойНочного бражника на запахи левкояИ резеды в саду, где столько лет подрядЯ наблюдал скольженье слёз по вишне,Где над малиной гроздья звёзд горят,Где каждый пень мне шепчет: «Третий лишний!»Здесь дрозд гнездится в абрикосовом шатре,Здесь каждый год ждёт пчёл сирени глыба,Здесь, как костяшки на засаленном столе,Лежат слова и означают – рыба.Бесценные, как б-дь на корабле,Чьи кружева над бухтой штиль развесил,Где день за днём мы нежимся в теплеПотёртых, старых, колченогих кресел.Поставьте стражника!В надежде, что судьяНе ускользнёт из-под его надзора.Но капли крови с острия копьяТекут,текут,текут,текут,и скоро,Прорвав хламиду, горстью красных бусинПосыпятся к его нагим ногам,И в Третьем Риме – третьи злые гусиПоднимут гам в предчувствии врага.Поставьте стражника! пока он недвижим,Пока он нем и немощной рукойНе стёр планеты, и пока он жив —Поставьте стражника – стеречь его покой!
Остров
По Венеции гуляют два еврея;солнце греет травертин и липкий мрамор,и сверкает в затенённых галереяхвечный образ неземной витражной мамы.Плеск каналов и журчанье русской речив разговор вплетают смысла нити.Разговор идёт, конечно же, о вечном,Разговор идёт о северном граните,Об отце и о скупом блокадном бытеРечь ведётся здесь, на площади Сан-Марко,И о тех, кто двести лет, забыв Египет,Стерегут в дождливой дельте остров мрака.Солнце греет, и пока ещё вы вместеИ едины, как река и переправа,И о том, как долго свадьбы ждать невесте,Рассуждает разговор картавый.Ты смеёшься – виноградины летают.Как легко чужую жизнь листать, как книгу,А за всем этим спокойно наблюдаетЭмигрантка – цареградская квадрига;Восемью бессмертными глазамиОна видит мир и пироскафа остовПод песком лагуны, и тебя, и остров,Тот, с которым навсегда тебя связали,И где скоро кипарисовые клиньяНад тобой споют про низость мезальянса.На скамье лежит забытый «Старший Плиний»В переводе на новейший итальянский.
Кредо
Отлипая от пыльных штор,Свет сочится в закрытые двери, —Существует лишь то, во что веришь,Надо только понять – во что.Но об этом давно всё сказано.Безразлично мне – позже ли, сразу лиКислород перекроет шток —Надо только понять – во что.Гром литавр, скрипок вой, клики горна:Тишина, ведь основа основ —Хруст, с которым мне рубят горлоТопоры моих утренних снов.Пусть всегда над расплавом – шлак,А все звуки стремятся к коде —Никуда любовь не уходит,Если только она пришла.Над студёной осенней водойЧайку крутит, как лист тополиный,И коричневой, вспененной глинойОбливает осоку прибой.И пускай предпоследний штормРаздирает ей крылья на перья —Существует лишь то, во что веришь.И успеть бы понять – во что?
«В век хаоса и тлена…»
В век хаоса и тлена,Сомнений и пальбыЯ убегу из пленаЗатейливой судьбы.Побег будет удачен,Природа – злись не злись,Но воздухом подхвачен,Я вознесуся ввысь.И там, где правит холод,Смешав золу с огнём,Забуду этот город,И всё, что было в нём.Забуду про деревья,забуду про дома,Забуду, как я верилИ как сходил с ума.И вот тогда, наверно,Собрав остаток сил,Холодный и нетленный,Я вспомню, что он был.
«У Марины нет могилы…»
У Марины нет могилы,А у Хлебникова – две.Всякий молит, что есть силыПредназначенной судьбе,Что ещё не задалася,Что ещё сквозь сон дрожит,Если в людях нет согласья —Хор визжит, а этажиГромоздятся в поднебесье.Вместе – тесно, порознь житьВсем приходится, но там!Там всегда хватает места.Там – разложат по местам.Там, в бескормии, сам пищейСтанешь для других имён.Сколько бы они знамёнНе вздымали – старый, нищий,Ты равно один из них!Вот и голос твой затих,Вот и образ твой возник…
Татьяна Иванченко
Вторая ипостась
Они вышли из темных дверей на свет. Аллея впереди была пустынна и длинна.
Он с тревогой вглядывался в эту даль и спрашивал у Нее:
– Ты знаешь, что мы найдем там?
А Она рассказывала Ему о домах, похожих на дворцы, с комнатами просторными и светлыми, где кремовые занавеси наполняются ветром из огромных окон, о садах со старыми яблонями, переполненными последними плодами, о белокаменных храмах с высокими колокольнями. Он верил и не верил Ей. Но аллея вдали была наполнена светом, и листва деревьев была изумрудно прозрачна.
