Землетрясение в отдельно взятом дворе (сборник)
Шрифт:
— Ко-о-от! Коти-ище! Ого! Будете еще гордиться! Кошки в очереди друг друга затопчут.
Котенок-красавец, в леопардовых пятнах, с тигриными полосками на морде, голове и хвосте, с намечающимися кисточками на ушках, с пушистым мягким пузом и корявыми тонкими лапами, был беспомощный, нежный и застенчивый. Но моя мама свое дело знала четко: в считанные дни она своей добротой, лаской и любовью его полностью растлила. Кот быстро осознал, как ему круто повезло, какое привалило ему счастье в виде этой приятной интеллигентной дамы, его хозяйки, и доброго седого дедушки, его хозяина, и стал лазить на стол, воровать все, что
Неделю назад я пришла к ним в гости, и мама поставила вопрос, загнавший меня в тупик:
— А слушай, где у Скрябочки это… ну эти… ну такое, ну круглое, две… два…
— Чего две у Скрябина, мама? Два?!
— Ну то, чем гордиться. Ну Фаберже! — выдохнула мама и смутилась.
— А-а-а… — догадалась я, — ну там… где-то… Ну так продавец же сказал — ого!
— Ну что ты! Какое «ого»? У других котов я видела тако-о-ое, таки-и-ие… эти… две… два… (Надо знать мою интеллигентную маму, этот разговор ей очень трудно дался.) А у нашего Скрябина как-то… ну… как-то… Ну нету никакого «ого»! Какая там гордость? Стыд один…
Я поймала кота и заглянула. С тех пор как мы заглядывали туда с продавцом этого кота, который уверял, что эти… ну… два… две… они — налицо, верней, под хвостом, и — ого! С тех пор эти… ну… две… два… Они… растворились. Кот Скрябин, Скрябчук, Скряба, а по паспорту Скрябин Тигрисс Второй оказался кошкой.
— Мама, Скрябин — кошка.
— Не-ет!..
— Да.
— Кошка?! — побледнела мама. — Мой Скрябин — кошка? Он — она?!
Я помню, мама предупреждала, мама просила, что только не кошку, нет, кошку — нет и нет! Ни за что. Все что угодно, но не кошку. Только не кошку! Только чтоб был кот. Кот! Ка О Тэ!
— У-у-у-ужас… — прошептала мама. — Я этого не выдержу… Я же любила в нем кота…
Раз… Два… Пятнадцать… Тридцать… Я капала маме корвалол.
Так по моей милости в маленькой уютной квартире вместо любимого, единственного в мире кота вдруг появилась ненавистная кошка. Подлая коварная кошка, кусачая, вороватая. Кошка, которая игнорировала дорогущие когтеточки, испортила обои и погрызла подлокотники кресел. Кошка, которая в перспективе должна была принести гроздь котят, за которыми надо будет ухаживать и пристраивать их в хорошие руки.
— Н-не-е-ет! — Мама заломила руки и разрыдалась. — Я любила в Скрябине котика, я прощала Скрябину все. Все то, что можно простить только котику, а кошке — никогда. Я не хочу кошку, верните мне моего котика… Верните мне Скрябина! Я не буду любить эту незнакомую кошку, я не могу ее любить, хоть она и композитор!!!
А несчастный композитор, кстати, еще за два дня до выяснения, видимо, что-то почувствовал и, предвидя развязку, понуро возлег кучкой у входной двери, словно чего-то ждал. От этого мама плакала еще горше:
— Он
Я чувствовала себя виноватой. И решила забрать Скрябина к нам — у нас большой дом, у нас полно животных, еще один — будет незаметно.
Словом, я забрала все котовье приданое, его вещички, любимую игрушку — удочку с крабом, с которой Скряба не расставался (лась). Его (ее) горшок, его (ее) кормушечку и поилочку, его (ее) щетки и шампунь и перевезла его (ее) к нам.
В первый день он(а) сидел(а) под кроватью в спальне, страдал(а), не ел(а), не играл(а), не ходил(а), не вынюхивал(а). Мама в свою очередь ужасно страдала у себя дома. Вечером Скрябин вылезла из-под кровати, поела, умылась, повозилась с горшком, спустилась вниз, нашла в куче своего приданого в прихожей любимого краба и поволокла наверх вместе с удочкой. Потом улеглась в кресле на предусмотрительно расстеленной для нее белой подстилке и замурлыкала. Смирилась.
На следующий день мама позвонила и робко стала умолять о свидании. Она пришла к нам, груженная сумками, как будто приехала к изголодавшемуся внуку в пионерский лагерь. В обеих сумках были гостинцы: куриная печенка, одноразовые пакетики с разными консервированными кошачьими обедами, коробка с сухим кормом «Нутра», красная бархатная мышка, серая вельветовая мышка, фетровая птичка с розовыми перышками, шелковая птичка с голубыми перышками, мышка в шарике, мячик с колокольцами внутри и три баночки натуральных сливок.
Скрябин возлежали рядом с компьютером и изволили дремать после ужина.
— Скрябин!!! Маленький мой! Котеночек мой! — вскричала мама, прижимая руки к груди. — Как же ты исхудал, мой Скрябочка, мой Тигреночек!!!
Скрябин приоткрыла глаза, вопросительно посмотрела на маму, презрительно фыркнула и спряталась за компьютерный стол.
— Миленький мой, единственный, что же ты меня так плохо встречаешь? Ты на меня обиделся?! Ну иди же ко мне, мой мальчик, мой котик… — молила мама. И строго мне: — Какую воду ты ему даешь? Свежую? С серебром?! Как часто ты его кормишь? Дробно? Четыре-пять раз?
— Мама, — сказала я ей осторожно, — раз ты так тоскуешь, может, ты заберешь Скрябу назад?
— Кота — да.
— ???
— А кошку — нет…
Скрябин опять презрительно фыркнула из-под стола.
Мама, всхлипывая, ушла домой.
А сегодня мы покупали витамины в капельках. Для здоровой блестящей мерцающей шерстки. Я — своей кошке, мама — своему коту. И коту, и кошке в одном лице. То есть морде…
Я им говорила, давайте ее стерилизуем. Но мама… Она у меня правозащитница. Она говорит: «А ты кошку спросила? А может, она хочет стать матерью?!»
— А с котятами что будем делать?
Мама вздрогнула и сказала: «Ну подожди, еще ведь не скоро, еще не пришла пора. Будем решать проблемы по мере их поступления».
Пару дней назад утром на моем пороге стояла бледная испуганная мама: «Быстрей! Побежали! Скрябин заболела!» Спрашиваю чем. Мама говорит: «Скрябин сидит на своем корытце орлом по пятнадцать минут, отклячив хвостик. А взгляд у нее…» И мама рукой показывает Скрябинин хвостик и лицом показывает, какой у Скрябы взгляд: сосредоточенный, неподвижный и глаза круглые-круглые, как будто она проглотила палку твердой сырокопченой колбасы целиком.