Землетрясение в отдельно взятом дворе (сборник)
Шрифт:
Ну я же специалист. И мама мне доверяет. Я кричу: «Немедленно отменяй сухой корм. Немедленно! Это у нее МКБ. Это МКБ!!!»
— Ииииии… — ужаснулась мама. Тень страшного МКБ пробежала по маминому прекрасному лицу. — Что же делать, как же быть…
Мы стали советоваться и — я же специалист — решили поить Скрябу медвежьими ушками и кукурузными рыльцами, и я побежала в аптеку, и мы заварили травки, и стали остужать, и вдруг услышали протяжный утробный вой.
Оказалось, это было не МКБ.
Это было другое. Это было «Пришла пора» и те проблемы, которые надо решать по мере поступления. Проблемы поступили.
«Пришла пора, она влюбилась», причем влюбилась сразу по уши во ВСЕХ и во ВСЕ. Она ласково приставала к дедушке, она нагло преследовала маму, развратница пыталась снять на ночь голубя за окном, она робко и мечтательно заглядывала в глаза утюгу на гладильной доске, она делала кокетливые намеки всем диванным подушкам, она нагло и разнузданно донимала старое кресло и пыталась пристроиться под свернутый и сложенный в чехол английский плед. Время от времени она урчала и громко требовала: дайте не знаю что, но что-нибудь и побыстрей. Мама плакала и жалела Скрябин, а я помчалась к Фиме, к Сэру. Ну, к Серафиму — нашему ветеринару. Тот дал капли и велел капать. Обещал, что полегчает. Скрябин в отчаянии царапала себе лицо и рыдала: «Вы звеееери, господа! — И добавляла из Пушкина и так страдающей от сочувствия маме: — Ах няня-няня…»
Кто-то посоветовал дать Скрябин сырого мяса. Мама, моя добрая мама, была готова догнать и завалить весь крупный рогатый скот Украины и Румынии, лишь бы Скрябин полегчало. Принесли парную телятину. Скрябин даже не взглянула, даже не понюхала. Она повела глазами и сказала: «Полноте! До того ли мне…» Сказала и куда-то пошла…
— Куда ты, — с тоской позвала мама.
«Я к вам пишу…» — завыло в соседней комнате…
Бедная моя мама. У нее много лет жила Карлиша, французская болонка, похожая на белую распатланную хризантему. И уже в преклонном возрасте, уже почти беззубая, Карлиша все равно в определенное время вдруг становилась мечтательной, проявляла острый интерес к противоположному полу и тягала маму за поводок по городу в погоне за кобелями. И хотя ничего из этого не получалось, зато домой они приходили взбодренные, подтянутые, с приятной усталостью в мышцах и в отличной спортивной форме. А вот наш кот Тяпа по фамилии Сьюткейс (то есть чемодан по-английски, он был британский кот). Так вот этот кот в обычные времена был так спокоен, невозмутим и неподвижен, что дети моих друзей принимали его за игрушку. Когда он засыпал, а засыпал он частенько на книжной полке у детей в комнате, он так расслаблялся, что валился с полки прямиком в аквариум. Но когда по радио вдруг объявляли март, Сьюткейса было не унять, он не гнушался приставать даже к небольшим собачкам и к старой почтенной ручной выдре, много лет живущей в реке рядом с нашим домом.
— Все! Ищи кота! — приказала мама и крикнула мне вслед в лестничный проем, что дает за Скрябин солидное приданое, только пусть предоставят кота из хорошей семьи.
Отдельная тема, как я (помните легендарную Хануму?) моталась по квартирам, сваталась, намекала, сводничала, сулила и блудливо играла бровями.
Короче, кто хотел нашу Скрябин, не подходил нам, а кого хотели мы, был красив, толст, мордаст, но совершенно бесполезен в нашем нелегком деле — кастрирован.
Мы продолжали давать невесте капли, но бедняга Скрябин не переставала биться в истерике и вопить в окно юному воробью: «Вообрази, я тут одна…», ну «И молча гибнуть я должна».
«Ничего себе — молча…» — думал воробей.
Позавчера рано утром я прибежала к родителям и застала нарядную маму в шляпке с похотливой Скрябин на руках в прихожей.
— Вы куда? — поинтересовалась я у подозрительной пары.
— Мы сходим… тут недалеко… Нам надо… — забормотала мама.
«Идем! Быстрей! Ыаааа!!!» — выла Скрябин и скребла мамино плечо.
— Не поняла, куда это вы собрались?
— Тут недалеко… Мы туда и назад… — пряча глаза, ответила мама.
— Куда?!
— Ну, это… ну, на помойку, — смущенно призналась мама.
— Что?! — ужаснулась я.
— Ну там… там же большой выбор. Там — коты… А потом сразу дадим ей глистогонное и прокапаем ей противоблошиное, искупаем… А что делать? Мне ее так жалко, так жалко…
Мама вышла за порог, но Скрябин испуганно дернулась и вернулась назад в квартиру. То ли она вдруг почувствовала бездну своего возможного падения, то ли… неужели?! Пора прошла?…
Сегодня Скрябин целый день спала и ела. Ела и спала. Все…
Порода нашей кошки Скрябин — дикая лесная. Вчера она опять укусила маму. Догнала, подпрыгнула и укусила. Мама шлепнула ее газетой по хвосту. Скрябин сперла газету и порвала ее в клочья.
Ветеринар Серафим (мама зовет его Фима, я — Сэр, он откликается на оба имени) сказал, что нет ничего в этом мире, чего бы кошка, особенно такая, как наша Скрябин, не поняла. Надо ее посадить перед собой и сказать ей все, что ты думаешь. Предъявить. Чтоб знала.
— Ага! — смекнула мама.
«А-га…» — подумала Скрябин. (Нет ведь ничего, чего бы кошка не поняла, особенно такая, как наша.)
— Му-у-урачка, — сладким фальшивым голоском позвала мама.
«Ага, щас…» — обиделась Скрябин и ушла в прихожую, планируя вздремнуть на мягком пуфике.
Мама цапнула ее в охапку, принесла в комнату, усадила в кресло и сама присела напротив.
Скрябин презрительно поводила усами, побила хвостом, тяжело спрыгнула на пол и удалилась в гостиную. Из гостиной — в спальню, потом — в кухню, потом — в ванную, потом — на балкон. Мама ходила за ней как привязанная. На балконе кошка стала нервно копать. Мама стояла рядом и говорила. Скрябин побежала на кухню. Мама на бегу высказывалась. Скрябин запрыгнула на холодильник, потом перелезла на шкаф, мама продолжала говорить, задрав голову. Тогда кошка фыркнула и залезла в диван. «Ничего, — подумала мама, — она меня не видит, но ведь слышит». И продолжала вещать.
Скрябин вылезла из-под дивана, подошла к маме вплотную, сказала, глядя в упор:
«Прекрати, а то уйду! Уйду, а вернусь назад беременная, блохастая и вся в репьях». — И… укусила.
Мама опять вызвала Фиму. Ну, Сэра. И Фима-Сэр пришел. И сказал, что если мама хочет, чтобы Скрябин считала ее, маму, доминирующей самкой, то надо проявить характер, сильно прижать ее к плоской поверхности, пошипеть ей прямо в лицо, ну то есть в морду, и все-все ей высказать. И так несколько раз.
— Ага! — сказала мама и погналась за кошкой. «А-га…» — догадалась Скрябин и стала удирать.
Так они побегали по квартире, две доминирующие самки, и у мамы опять ничего не получилось. Потому что нет ничего в мире такого, чего бы не поняла кошка, особенно такая, как наша Скрябин. В ответ на мамины жалобы по телефону я сказала, что если мама хочет быть доминирующей в их квартире самкой, то пусть она отдаст Скрябин обратно мне. У нас дома такая неразбериха, что Скрябин моментально запутается, кто у нас кому кто, и примет правила жизни, которые заключаются в том, что никто никаких правил не соблюдает.