Земля без радости (Книга Эльтары и Аргниста)
Шрифт:
Повернувшись спиной к холму, я ухожу прочь Позже, когда уляжется суматоха в мыслях, я детально, по мгновениям восстановлю схватку и, пустив в ход весь арсенал заклятий познания, выясню, кем же был мой таинственный противник.
МЕСТО ДЕЙСТВИЯ: ЛЕСНОЙ ПРЕДЕЛ. ХУТОР АРГНИСТА
Полдень. Солнце в зените. Края полей тонут в жарком мареве. Торопись, летний час дорог.
Хоть и нет хозяина, а отлынивать все равно не дадут. Теперешний день зимний месяц кормит. Так что мысли прочь, косу в руки – и давай по неудобьям, где еще сочная
Самострел, работа Двалина сгинувшего, на диво силен оказался. Тетиву одним движением взведет и ребенок, а кучность боя такова, что закрепи арбалет на колоде, – и он тебе будет одной стрелой ранее всаженную в мишень расщеплять. Гоблины этих самострелов теперь пуще огня боятся. Алорт, что теперь на хуторе вместе с Деерой-хозяйкой правит, распорядился побольше таких наделать. Хоть и похуже они вышли у своих умельцев, а все равно куда лучше тех, что раньше были.
Правда, к хуторам не одни только гоблины с троллями подались. Придвинулась и Нежить, от которой копья да стрелы не помогают. Поневоле вспомнили старые, дедовские еще слова-наговоры, обереги, камни охранные... С призраками только так и сладишь.
Идут дни, солнцегрей сменился гриборостом, на ягодниках налились алые точки брусники, началась жатва, а от хозяина, от Аргниста, – ни слуху ни духу. Да и откуда ему взяться, слуху-то? Приказчики только по весне пожалуют.
Деера совсем извелась. Не говорит никому, голову высоко держит, и слез ее никто никогда не видит, а только сохнет с каждым днем, уж и непонятно, в чем душа держится. Алорт тоже все мрачнее и мрачнее – крепко отца любил парень, то всякий знает; и Армиол как в воду опущенный, не улыбнется лишний раз, с девкой не пошутит, а вот Арталегу раздолье. Братьев он за указ не считает, а те пока, завет отцов храня, кулаки в ход не пускают. Саата что ни день, вся в слезах. Перед людьми стыдно – вот-вот схватит младеня в охапку (дочь у нее народилась, красивая, точно игрушка) – и к отцу на хутор. Позору не оберешься! А что еще молодухе делать, ежели муженек уже всех незамужних девок перепробовал и теперь уж и на мужних жен поглядывает? А Саату все больше вожжами потчует.
...Нет, коли не вернется хозяин, быть большой беде. Аргнист, он ведь словно вервие на венике – весь пук вместе держит, хоть его и не видно почти. Сыскать бы хозяина-то! Да только где ж его сыщешь... И чародея толкового, чтобы заклятьем отыскать смог, только на юге найти можно.
И мрачнеют лица, и думаются невеселые думы, да только все без толку. Куда с хутора подашься? Бают, на севере рожденным за Костяную Гряду хода нет. И желающих проверить это на себе что-то не находится...
...А все-таки хорошо – лето пока еще на дворе. О зиме сейчас лучше не думать.
Я вышел к краю леса; между деревьями зажелтело еще не сжатое поле. Зайти на хутор? Назваться можно целителем... Меня отчего-то тянуло зайти... Да, конечно, я же был здесь! Точнее, не я, а тот... в чьем облике я пока хожу.
Я оглядел себя: зеленый плащ... длинный белый лук... тонкий белый меч с семью рунами на лезвии... Да, все так, как было.
Через приотворенные створки ворот я вошел во двор. Память услужливо подсказывала, кто есть кто среди сновавших по двору людей, которые, увидав меня, внезапно разом замерли, пораскрывав от изумления рты. И неудивительно – покойник вдруг вернулся!
Я откинул капюшон и поклонился – я, никогда и никому не кланявшийся! Но привычки того, другого, были сильнее.
А мгновение спустя я услышал истошный женский вопль – с надрывом, как может кричать раненая волчица. Дверь распахнулась, со ступеней высокого крыльца кубарем скатилась молодая женщина – волосы растрепаны, на щеке кровь, – а за ней, рыча и размахивая ременной петлей, гнался здоровенный парень, молодой, но шириной плеч почти не уступавший входным дверям.
Он догнал ее и сбил с ног одним тычком в спину. Хрипло зарычал, бешено вращая глазами, замахнулся ремнем и хлестнул упавшую по лицу. Закрыться она не успела.
Я, Губитель, смотрел на все это спокойно – людские дела меня не касаются; но вот тот, второй, взъярился тотчас же. И я шагнул вперед, даже не успев понять, зачем, в сущности, это делаю.
Я перехватил занесенную для повторного удара руку. И услышал свой голос (хвала Равновесию, именно свой, а не того, чье тело тогда позаимствовал):
– Хватит, Арталег.
Да, тот хорошо знал сего типа. Парень по имени Арталег обмер. Он глазел на меня, и рот его медленно приоткрывался. Я отпустил его руку – она бессильно упала вдоль тела.
– Вставай, Саата-травница, – сказал я, наклоняясь над лежащей.
Он попытался воспользоваться этим, парень по имени Арталег, умевший довольно-таки быстро соображать. В его кулаке оказалась железная чушка, и ею он попытался со всей силы двинуть меня по затылку. Опасную игрушку пришлось отобрать, а самого парня слегка стукнуть по челюсти. Он всхрапнул и осел в пыль.
Ух, как вспыхнули ее глаза, когда она увидела протянутую руку и мое лицо (вернее, лицо того). Сколько в них было... я даже не знаю таких слов. Призыв? Радость? Боль? Надежда? Нет, не то. Все вместе и каждое по отдельности.
И еще – она ждала. Ждала того. И не верила, что он погиб.
И еще – я ощутил странное: мне было неприятно, что она ждала его, а не меня. Потому что в больших темных глазах пылала вырвавшаяся на свободу страсть.
Я знал это слово. Знал умом. А теперь понял, что это значит на самом деле. И – растерялся. Я, сражавшийся с богами и демонами, растерялся. Не знал, что делать. Стоял, держа ее небольшую ладошку, посреди полного народом двора и не двигался с места. За спиной заворочался и застонал Арталег – пожалуй, я все же приложил его чересчур сильно. И тут вмешался тот.
Он решительно потянул меня через двор – рука Сааты осталась в моей ладони. Не колеблясь, он взбежал по ступеням крыльца, пинком распахнул дверь (у меня она, правда, просто рухнула внутрь вместе с петлями) и, таща за собой замершую Саату, решительно направился куда-то в глубь дома.
Она не успела спросить, что я делаю. Последняя дверь сама распахнулась навстречу, и я увидел женщину средних лет (горе источило ее душу, тень сознания заметно потемнела) и с ней двоих очень похожих на нее молодых парней – ее сыновей.