Земля имеет форму чемодана
Шрифт:
— И что?
— По нашим сведениям, вы три года были студентом этого Университета…
— Студентом-заочником. И не три года, а два с половиной… И если вы не хотите называть меня неучем, то называйте недоучкой…
— И недоучкой вас нельзя называть. Нам известно, что вы способны к саморазвитию. И стремитесь к нему. И не только стремитесь, но и преуспели в этом. Возможно, пошли дальше людей дипломированных. Наверняка начитаннее многих из них. А потому и не исключено, что вы знакомы с публикациями профессора Бавыкина.
— Нет, не знаком, — сказал Куропёлкин.
И ведь не соврал.
— Отчего вы согласились использовать пароль, — спросил Барри, — в котором форма Земли названа чемоданом? Вам назначили этот отклик или он был назначен по вашей просьбе?
— Да никто мне ничего не назначал! — возмутился Куропёлкин. — Никто не говорил мне ни про какие пароли!
— Однако на слово «Земля» вы незамедлительно произнесли необходимый отклик, убедив нас в том, что вы тот человек, какого мы ожидали.
— Не знаю, — сказал Куропёлкин, — так вышло само собой. Случайно. Или с перепугу.
— Тем не менее в публикациях Бавыкина, кстати появлявшихся в свои годы и в популярном журнале «Наука и жизнь», вам доступном, не раз употреблялось выражение «Земля имеет форму чемодана». И вы утверждаете, что оно вылетело из вас случайно. Или с перепугу.
— Это выражение, — рассмеялся Куропёлкин, — было известно и в ходу, как бы фрондёрское, для всех оболтусов из младших классов в мои школьные годы. И не нужен был нам никакой профессор Бавыкин!
— Хорошо, — медленно произнёс Барри. Помолчал. И сразу же, будто в намерении совершить наскок на собеседника, спросил: — Минутами раньше вы признались, что имели, пусть и мимолётный, разговор с Бавыкиным. Хотя бы даже и не с профессором.
— Что значит признался! — воскликнул Куропёлкин. — Я вспомнил некоего Бавыкина, вроде бы сапожника, но в делах — художника-реставратора обуви.
— Где вы имели с ним разговор? И в связи с чем?
— Не помню, — сказал Куропёлкин.
— И всё же! Где проходил разговор? В городе, на улице, на природе, в закрытом помещении?
— Не помню! — повторил Куропёлкин. — Злоключения последних дней ослабили память. Я даже не уверен, как зовут меня истинно.
— В паспортах, — заявил Барри, — вы именовались Евгением Макаровичем Куропёлкиным.
— Надо же! — сокрушённо вздохнул Куропёлкин. — Всё-то вы обо мне знаете!
— Многое знаем, — кивнул Барри.
— Тогда к чему сегодняшний допрос?
— По неведомой нам причине вы не желаете быть искренним. А это настораживает. Вы прибыли к нам пустой. То есть явно не курьером. И не открываете нам цель прибытия.
— Ваша настороженность мне понятна, — сказал Куропёлкин. — Но оцените и мою настороженность. Мне неизвестно, кого представляете вы. То ли вы из, мягко сказать, русского приключенческого братства. Но вдруг вы из ЦРУ. Отгадать я не в силах.
Барри встал, бросил сепаратно проводящему время Толстому Носу:
— Богдан, не дай заскучать Евгению Макаровичу! Я покину вас на пару минут. Подышу под пальмами.
139
А ветви пальм наверняка забавляли ветер и ливень, обязательные в последние дни, — мог позже предположить Куропёлкин. С ковбойской шляпы вернувшегося через полчаса Барри стекала вода. Где и чем дышал господин Барри, знать Куропёлкин не имел возможности. Да и на кой ему была нужна эта возможность! А вот Толстый Нос вдыханию Барри воздуха под пальмами, то есть временному убытию старшего по команде (или же по мафиозной артели), обрадовался.
— Что будем пить? — поинтересовался Толстый Нос.
И подмигнул Куропёлкину. Вроде бы дружелюбно. Мол, не тушуйся. Не такой же у нас Барри и грозный.
«Знаем мы это якобы сочувственное подмигивание», — подумал Куропёлкин. Сказал:
— Виски. Раз мы во Флориде.
И вдруг спросил:
— Ты в вашей связке — бурлак?
Ожидал удивления или хотя просьб объяснить смысл вопроса, но Толстый Нос ответил спокойно:
— Посчитаем, что бурлак. Но не из тех бурлаков, чья песня зовётся стоном. Да и не стонали бурлаки. Это красное словцо литератора. Матерились, крякали в местах напряжений, а так шли молча или пели. Чего стонать-то! Ну, ноги натёрли или плечи, ну, выдохлись. Так в кабаке — боли снимут. И я приглашаю сейчас тебя в кабак. Вот виски! Стонать нет нужды!
— И какая цифра у тебя на пятке?
— Коммерческая тайна, — сказал Богдан Толстый Нос, употребив. — А главное — профессиональная. А ты — что? Решил снять бабки за сотрудничество? Не зарывайся. Люди наши злые. А предъявить тебе на продажу, похоже, нечего. Но впрочем, чувствую, тебя на чём-то серьёзном подцепят. И очень скоро.
140
Вернулся господин Барри. Он же якобы Борис.
С ковбойской шляпы его капало на пол. Но свидетельств ливня на белизне пиджака и брюк не имелось.
Уселся напротив Куропёлкина, молчал, страдал молча, будто бы нечто в минуты вдыхания свежего воздуха под пальмами расстроило или даже огорошило его.
Толстый Нос сейчас же вернулся к месту положенного ему нахождения.
— Ну что, Евгений Макарович Куропёлкин, — сказал Барри, — будете ли вы со мной наконец-то откровенны? Кстати, отчего у вас такая странная фамилия? Вроде бы не поморская…
— Не занимался древесными изысканиями, — пробурчал Куропёлкин. — Не знаю.
— Вы не допили виски, — заметил Барри. — Возможно, я испортил вам настроение. Давайте улучшим его!
Выпили.
— И в чём же я с вами не откровенен? — спросил Куропёлкин. — Что вы хотели узнать от меня? Что вам не терпится узнать?
— Прежде всего, — сказал Барри, вроде бы доверительно, вроде бы обращаясь к брату, — нам не терпится узнать, где находится южная дыра в Чемодане Бавыкина, из которой вы и были исторгнуты в Мексиканский залив.
— Опять! — воскликнул Куропёлкин. — Да кабы я знал, исторгнут я или не исторгнут, и, если и исторгнут, то в каком месте и зачем!
— Даже если вы не читали научных трудов профессора Бавыкина и имели с ним разговор исключительно о сапожном мастерстве, в натуре вашей, склонной к изысканиям и авантюрам, не могли не возникнуть определённые соображения…