Земля имеет форму чемодана

Орлов Владимир Викторович

— Вы меня поняли, Евгений Макарович? — спросил Селиванов.

— Понял, — мрачно сказал Куропёлкин.

— Она сейчас спит, — сказал Селиванов. — Не будите. Сон для неё теперь полезнее всего.

— Как быть с её питанием?

— Вас будет по-прежнему обслуживать горничная Дуняша, — сказал Селиванов. — Меню можете разнообразить. Испытуемая Мезенцева, по рекомендациям диетологов, пока будет принимать спецпищу.

— Из тюбиков? — спросил Куропёлкин.

— Из тюбиков, — кивнул Селиванов.

— Я за неё рад, — сказал Куропёлкин. — Глядишь, проголодается и оживёт.

— А что касается ваших

звукозаписей, Евгений Макарович, о путешествиях в Мексиканском заливе, — будто бы вспомнил Селиванов, — то они потихоньку расшифровываются. И будет о чём поговорить.

— Это пожалуйста, — сказал Куропёлкин. — Это хоть завтра.

— Завтра не выйдет, — сказал Селиванов.

233

Не вышло и послезавтра.

А полусонные будни Баборыбы с кормлением из тюбиков продолжились.

Полусонное или, скажем, чуть ли не сомнамбулическое её существование происходило в одном из помещений Шалаша, аттестованном Селивановым как комната на случай размолвок. Порой Мезенцева вставала, бродила по комнате с закрытыми глазами, иногда выбредала в коридор, принюхивалась, что-то или кого-то искала, но явно не его, Куропёлкина. Удобства в её обиталище были, а пищу ей подавали через оконце, стилизованное под тюремное, но с выпендрёжем дизайнеров. Открывались ли при тюбиковых угощениях глаза Лоси (Лосеньки, по Селиванову), Куропёлкин не знал. Селиванов попросил его время от времени наблюдать за состоянием сожительницы (это слово безнадёжно не нравилось Куропёлкину, да и никакого сожительства не происходило, разве что находились они под одной стекляной крышей). В первые дни и даже ночи Куропёлкин, обеспокоенный тяготами приспособления Баборыбы к жизни с таким чурбаном, как он, всё же заглядывал в комнату Лоси, слышал её посапывание (опять же — звук!) и успокаивался. Да наверняка, полагал он, за ней присматривают, и кому надо.

Поначалу радовало Куропёлкина, но потом стало раздражать, вот что. Выходы Сомнамбулы в коридор, а в нём имелись зеркала, в разных одеяниях. То в какой-то шляпке с фиговинами «от королевы» и взблёскивающими камнями (наверняка стразами). То в ковбойских сапогах со шпорами. То в шубёнке из песца. То с браслетами на запястьях рук, а порой — и на ногах. И всё это на голое, но нежное тело. Иногда, правда, к браслетам добавлялся и сиреневый купальник.

Да на кой хрен мне нужна такая подруга, возмутился наконец Куропёлкин.

И вообще, хватит. Покуражился и хватит! Добился своего, получил Баборыбу, провёл с ней испытания, и хватит!

Пришла и ещё одна мысль. В последний момент экзаменационного испытания Куропёлкин ощутил безусловную радость жизни. Теперь же он сомневался в том, что та радость была истинно безусловной. Вспоминались и другие испытания и радости жизни. Были среди них случаи и поярче. А полусонная Баборыба стала ему противна. Придуривается, сволочь, решил Куропёлкин.

Был вызван Селиванов.

234

— Всё, — сказал Куропёлкин. — Отправляйте Баборыбу обратно в реку Мезень. Мне с ней скучно. Никакого совместного проживания нет и не предвидится.

— Одним из условий сотрудничества с нами, — сказал Селиванов, — было исполнение вашего требования отловить и доставить вам Баборыбу для совместного проживания. Отловили и доставили. Затраты — на её обучение, на Шалаш и на кормление… А вы… Это непорядочно. К тому же вы подписали Бумагу.

— От сотрудничества с вами, Андрей Сергеевич, я не отказываюсь, — сказал Куропёлкин. — Но от пребывания с Баборыбой под одной крышей прошу освободить. Мне эта сонная дура надоела. Не тратьтесь на Шалаш и на аквариум, а я перейду опять в свою избушку, тем более там остался Башмак…

Селиванов стоял растерянный.

— Вот уж чего не ожидал от вас, Евгений Макарович, — сказал он. — Ведь Лося — создание совершенное, но не ожившее…

— И что?

— Но вы-то — Пигмалион.

— Я мужик тридцати четырёх лет, — сказал Куропёлкин, — и мне нужна баба!

— Это что — новое требование? — спросил Селиванов.

— Никакое не требование! — вскричал Куропёлкин. — Я же сказал, что от сотрудничества с вами не отказываюсь!

— Мы бы и не позволили вам отказаться, — сказал Селиванов. — Если желаете, переходите в избушку. От этого ничего не изменится. Вы сами притянули к себе Баборыбу. Вот-вот энергия в ней возобновится. И вы ещё будете изнурённым от удовольствий с ней.

235

Всё же Куропёлкин стал ночевать в избушке.

Порой включал телевизор.

И передал с Дуняшей список книг, якобы необходимых для культурного развития. Новый, восемьдесят третий роман Шиковой (а может, Голяковой, какая разница) заказывать он не стал, Баборыба, похоже, не смогла бы дорасти до него разумом.

Четыре дня Куропёлкин не посещал Шалаш (и не тянуло). Иногда выходил посидеть с книгой в руке на скамье «Нинон» и поглядеть в глаза Солнцу. Появлялась Дуняша со столиком на колёсах, язвила, интересовалась, с чего бы это он так скоро охладел к красавице из северных вод. Дуняшины ехидства вызвали ворчание Куропёлкина. Но повесть Н. Огнева «Дневник Кости Рябцева» не закрыл. «А чтой-то вы, Евгений Макарович, не взяли на прогулку „Книгу о вкусной и здоровой пище“? Не хотите ли заказать что-либо из названных в ней блюд? Кстати, вы ни разу не попросили приготовить вам шедевры из рыбы».

— Никаких блюд из рыбы! — вскричал Куропёлкин.

— А вот, скажем, «Осетрина по-монастырски», — продолжила настаивать Дуняша. — Её очень любит Нина Аркадьевна. И потому у нас её прекрасно готовят.

Куропёлкин вскочил. И так, будто бы сейчас же был готов прибить горничную.

— Это вы не по просьбе ли хозяйки душу мне теребените? — кричал Куропёлкин.

— Да вы, Евгений Макарович, от неудач, что ли, взбеленились? — спросила Дуняша, отбежавшая от Куропёлкина метров на пятнадцать. — Серьёзно. Вы почитайте про рыбные блюда. Сейчас на кухню доставили пойманных в Свияге сомов.

— Ещё одно слово, — сказал Куропёлкин, — и я объявлю голодовку!

— И станут вас кормить из тюбиков! — рассмеялась Дуняша.

236

В ту минуту Куропёлкин всё же подумал о Баборыбе. Не хотел думать, но подумал.

Ведь, действительно, пообещал себе (и твёрдо!) стать Пигмалионом и заняться воспитанием пока что полуфабриката.

Тогда это решение показалось ему интересным, но позже его затоптала лень. «А на кой я буду тормошить её и напрягать себя?» — думал теперь Куропёлкин.