Земля имеет форму чемодана
Шрифт:
Выглядело… А женщина отчего-то со своими недовольствами и требованиями прибыла к нему всадницей и набросив на лицо вуаль. Подчинилась блажи, сказала она. Блажи…
Но кроме произнесённых слов и видимых действий, было в тот день ещё и нечто, ощутимое лишь двумя участниками встречи. И это не ощутимое другими, но уже существовавшее в «одной-единственной», по её понятиям, женщине, вызвало тогда в Куропёлкине опасное (для него) чувство умиления. Но умиление это было тут же погашено словами Нины Аркадьевны, в фантазиях — Нинон, о потере выгоды. На просьбу (предложение) Куропёлкина освободить его от крепостной зависимости она ответила резко. Она не была намерена расторгать унизительный для него контракт, потому как не желала терять возможность выгоды. Гадок или не гадок он был Нине Аркадьевне, неважно, выходило так, но возможная выгода от него, Куропёлкина, решала всё, а государственный интерес к личности Пробивателя и вовсе мог манить её салютными огнями. К тому же, не исключено, что, нет, не уважение, а некие, скажем, сомнения возникали в персонаже журнала «Форбс». А верно ли (выгодно ли) ведёт она себя с возвращённым Куропёлкиным? Не с надеждой ли на будущее Куропёлкина был связан визит всадницы и проявленный ею интерес к его отношениям с Бавыкиным, бывшим мужем и не таким уж Чудиком, а вполне способным оказаться даже и в фаворе у решающих людей в государстве. Отсюда и категорическое заявление о том, что разрыва контракта не будет. Ни к чему потеря выгоды…
Да, он, насильник и преступник, отправленный в Люк и вернувшийся из путешествий, теперь для госпожи Звонковой — выгода.
217
Да, подумал Куропёлкин. Выгода. Но это мои предположения.
Именно его. А если они несправедливые?
Каких новых выгод Нина Аркадьевна Звонкова не сможет добиться? Такая уж она ненасытная? Ну, рубль к рублю, доллар к доллару, это ладно. Это пусть. Но, насколько изучил Нину Аркадьевну Куропёлкин и о чём он не раз размышлял, госпожа Звонкова в государственные выгоды втискиваться не будет. Если сами не позовут. И уж точно, не будет искать выгод в обход государственных интересов или вопреки им. Она не дура и не могла не понимать, что кроме огорчений в подобных случаях ничего хорошего не получит. Держала в памяти известные многим примеры. И в живописные предгорья Акатуя попасть не стремилась.
Господин Трескучий, тот был горазд на корыстные и безрассудные авантюры. Но Нина Аркадьевна наверняка отклонила бы его тщеславные проекты и жужжание. В этом Куропёлкин был уверен.
Вот если бы госпожу Звонкову попросили поучаствовать… Но, может, уже и попросили…
Тогда, стало быть, и не боязнь потери выгоды заставила Нину Аркадьевну усесться на лошадь и степенной рысцой приблизиться к жилищу подсобного рабочего-бездельника. (Кстати, не конюхи ли, бывший водитель и бывший ресторатор, экстренно призванные в мужья Веры и Сони, готовили теперь лошадей к выездкам Нины Аркадьевны? Врочем, какое это имеет значение?)
А сам-то Куропёлкин… Вот сейчас он сидит голодный после убогого завтрака и выстраивает предположения о действиях и чувствах своей хозяйки. И видит в них лишь дурное и невыгодное для себя. А знает ли он, человек, прозванный Пробивателем и якобы побывавший в недрах Земли (или Бавыкинского Чемодана), о глубинах натуры Нины Аркадьевны Звонковой? Хотя бы об истинных мотивах её появлеиия в его затворе? Не знает! И, похоже, затрудняется или даже не желает узнать. Стало быть, он человек поверхностный и тупой и ему приятнее ходить в незаслуженно обиженных.
А ведь не одни лишь неприятности узнал Куропёлкин в общениях со Звонковой. Помимо любований ею случались и совпадения умственных интересов. Как ни странно, но теперь история с Ларошфуко виделась ему забавной. А уж исследование творений молодых поэтов нулевого десятилетия и вовсе представлялось ему светлым пятном в его жизни. Пожалуй, и Нине Аркадьевне, тогда Нинон, общения с ним были по нраву.
Сейчас Куропёлкин, после каши геркулес и двух яиц всмятку, принялся уверять себя в том, что было бы неплохо, если бы, несмотря ни на что, его труды Шахерезадом в опочивальне продолжались. Он бы и копеек требовать не стал у домоправителя Трескучего.
Может, и госпоже Звонковой были интересны общения с ним, и теперь она жалела, что они прекратились? Не оттого ли глаза её на последней встрече с ним влажнели?
А Люк?
Глаза влажнели! Крокодиловы слёзы! Ведьмины лицемерия!
Но, может, он сам отправил себя в Люк?
218
Сам не сам, но память о повлажневших глазах Звонковой следовало истребить.
Вон из головы и нервных окончаний Нина Аркадьевна Звонкова! Тем более что в конце разговора она заставила его вспомнить, где его шесток.
Да здравствует Баборыба, Лося Мезенцева, и её Пигмалион, Эжен Куропёлкин!
Виват им!
219
Однако воспитание Лоси в житейских университетах затягивалось. Об этом сообщил посетивший Куропёлкина Селиванов, опять просто Андрей. Заминки были вызваны неожиданными затруднениями при освоении Лосей Мезенцевой мимики и жестов таких расплодившихся на Земле народов, как китайцы и индусы. Сообщение это удивило Куропёлкина. Сам он не нуждался в знании мимики китайцев и индусов, ни даже людей суахили, и на кой его вынуждали скучать в эротическом нетерпении из-за всяких самурайских жестов, в них небось будут выбросы рук и ног из карате. И не заставят ли мезенскую беднягу изучать ещё и китайскую каллиграфию.
— Может, и она пригодится, — сказал Селиванов. — Потерпите. А вам, Евгений Макарович, не мешало бы познакомиться с языком и нравами эскимосов.
— Чего? — возмутился Куропёлкин.
— Ну, хотя бы чукчей, — принялся успокаивать его Селиванов. — Да вы не бросайтесь на меня. Я ведь и сам физически крепкий.
— Три дня, — сказал Куропёлкин.
— Через три дня она будет ещё не вкусная, — сказал Селиванов.
— Какая есть, такую и подавайте, — сказал Куропёлкин. — Ни коптить, ни подсаливать её не надо! И загонять в томатный соус тоже!
— Ну, это конечно! — рассмеялся Селиванов. — А заминка ещё и в том, что шалаш-то для вас уже приготовлен, но свойства и расположение его опять же приходится оговаривать с госпожой Звонковой, а вы её натуру знаете… У Лоси же есть серьезные пожелания по поводу мебели.
— Три дня, — повторил Куропёлкин. — И не более…
220
А пока Куропёлкин объедался.
Цыганок не хватало с разноцветьем юбок и лент. Хотя присутствие цыган потребовало бы хлопания пробок, брызг шампанского и скатертей для залития их вином. Но, как было объявлено Куропёлкиным, шампанского он терпеть не мог, и, стало быть, цыганки в его застольях могли лишь мешать ему поглощать острые южные супы и мясные блюда с запахами мангалов и раскалённых углями решёток барбекю. Снова было отказано в приёме японских и прочих морепродуктов, потому как, по убеждению организма Куропёлкина, употреблять тихоокеанские деликатесы можно было только в припортовых ресторанах. Путешествия в тысячи километров способны были сделать морепродукты гадостью или отравой.
«А Баборыба — речной продукт?» — влетело вдруг в голову Куропёлкину.
Сейчас же это соображение было отогнано Куропёлкиным. И отлетело в сторону Сингапура.
А Куропёлкин отодвинул от себя блюдо с люля-кебабами. Есть расхотелось.
Всё же он нагреб ложкой из упаковки с буквами «СССР» в никелированную чашку порцию двухцветного пломбира и, будто мальчиком из детсада, пригоговорённым проглатывать манную кашу и понуждая себя к подвигу, съел лучшее в мире мороженое, запивая его пепси-колой.