Земля имеет форму чемодана
Шрифт:
И пепси, и кола были для него врагами, химической ядовитой дрянью, после употребления которой требовалось долго отмывать стаканы и чашки, но эти пепси и колы пунктов контракта не нарушали. А Куропёлкин постановил: в пределах владений госпожи Звонковой соответствовать теперь каждой букве и каждой запятой контракта.
— Но, может, какие другие напитки? — спросила Дуняша. — К мороженому подошли бы коньяк и херес.
— Я не пьющий, — просветил Дуняшу Куропёлкин. — А горячий шоколад здесь не готовят.
— На кухне нет составляющих для шоколада Лиотара, — сказала Дуняша.
— Напрасно, — сказал Куропёлкин. — Монтесуме утренние вливания шоколада помогали царствовать в государстве ацтеков.
— Вы знакомы с Монтесумой? — спросила Дуняша.
— Не успел познакомиться, — сказал Куропёлкин. — Не вышло. Не удалось добраться до его страны.
— Не надоело ли вам, Евгений Макарович, играть в Шахерезада? — спросила Дуняша.
Куропёлкин растерялся. Замолчал.
— Хорошо, — сказал Куропёлкин, — вы хотели что-то от меня узнать?
— Не только я…
— Что касается вас, — сказал Куропёлкин, — то я должен вас огорчить. Никаких общений с интересующим вас человеком у меня пока не было. А что занимает вашу госпожу…
— Может, мою, а может, и ещё чью-то…
— Но мне её нынешние заботы не слишком хорошо известны…
— Ну, если вы не дошли до каких-то пониманий Нины Аркадьевны, — сказала Дуняша, — то и не надо вам знать о её заботах. Единственно сообщу, что она велела снабжать вас книгами, какие пожелаете прочитать…
— Греческие мифы! — выпалил Куропёлкин. — И пьесу Шоу «Пигмалион» в любом переводе. Для саморазвития.
— Не думаю, что ваша заявка, — сказала Дуняша, — обрадует Нину Аркадьевну.
— Меня это не волнует, — заявил Куропёлкин. — А волнует вот что. Кормите вы меня вкусно и, видимо, кухне в ущерб. Прошу сохранить все чеки на услуги вашего ресторана. Я оплачу их до копейки.
— У вас штанов-то приличных нет! — рассмеялась Дуняша.
Куропёлкин смутился.
Дуняша продолжала смеяться.
— Вы, Евгений Макарович, уверены, что ваша Баборыба посчитает, будто ей полагается пребывать в купальниках, а её бойфренду — в плавках. Думаю, вы ошибаетесь. Лося уже увлеклась гламурными журналами, слов не понимает, но картинки рассматривает, и её уже тянет в светскую жизнь. Так что заводите хотя бы хорошие штаны.
— Заведу, — сказал Куропёлкин.
— На какие шиши? — спросила Дуняша.
— На те, которые мне не платит ваша хозяйка.
— Моя хозяйка! — возмутилась Дуняша. — Ну и дурень вы, Евгений Макарович. И ничего-то вы не понимаете!
— Уже слышал, — угрюмо сказал Куропёлкин.
221
А ему на другой день доставили два тома «Мифов народов мира» и четвёртый том из собрания сочинений Бернарда Шоу. И к ним в придачу отчего-то «Книгу о вкусной и здоровой пище». Чтение пьесы Куропёлкин решил отложить. Стал искать в «Мифах» историю Пигмалиона. Сведения о том были умятые в несколько строк и довольно скудные по смыслам. Ну, был Пигмалион царём Кипра (о том, что на Кипре можно было устроить офшорное изобилие беспечным, но всемогущим богам Олимпа, даже смышлёному Гермесу, покровителю воров, плутов и торговцев, и в голову не приходило). Зато на острове процветало множество красивых, торгующих телом женщин. Пигмалион по причине застенчивости и благородного воспитания этих женщин чурался, жил одиноко и в томлениях натуры. Из-за этих томлений он сотворил из слоновой кости прекрасный скульптурный образ. А потом упросил вышедшую из местных пен Афродиту вдохнуть в костяную девушку, Галатею, жизнь. По одной из версий чудесной сказки, та вдохнула в создание скульптора не только человеческие свойства с нежным телом, с кровообращением и прочим, но и свою натуру, придав ему собственные линии и черты лица. Одно дело — игрушка из слоновой кости, другое — живая плоть. Видимо, в те дни Афродите царь Кипра был более чем симпатичен.
Да, ещё Куропёлкин вспомнил строчку о том, что Пигмалион был, как художник, влюблён в собственное творение, пусть и костяное.
222
Но к чему эти суждения о Пигмалионе?
Два смысла видел сейчас Куропёлкин в истории с Галатеей. Чистоплотного Пигмалиона заставила приняться за создание Галатеи сексуальная озабоченность. С костяной куклой Пигмалион насытить мужские потребности, понятно, не мог. И даже когда Афродита оживила Галатею, одарив её, предположим, и впрямь собственным темпераментом, даже тогда Пигмалион жил возбуждённо-голодным. Да, именно предположим. То есть предполагал Куропёлкин. И по его предположениям (или фантазиям) получалось, что совпадение Пигмалиона с женщиной Галатеей не вышло идеальным. И он, Пигмалион, ощутил свою ответственность перед её судьбой и необходимость (уже эгоистическую) воспитать женщину, совершенную для совместного проживания.
«Ну, и не страшно! — убеждал себя Куропёлкин. — Интересно даже! Профессор Хиггинс занялся Элизой Дулитл с холодным расчётом, на спор, как материалом для научной работы. Мне же необходимо проявить горячие, если не горячие, то хотя бы нежные чувства к женщине. А там, что будет, то будет!
Подавайте мне Баборыбу!»
Ухарь-купец взыграл в Куропёлкине.
Подавайте!
223
И подали Куропёлкину Баборыбу.
224
Но сначала дружелюбный чиновник Селиванов сквозь стену в бункере отвёл Куропёлкина в шалаш, то есть в обустроенный уголок для совместного проживания, и Куропёлкину показалось, что шалаш расположен частично под землёй. Шалаш был, конечно, особенный, завершение имел высокое, схожее с крышами оранжерей, и свет в нём был яркий и живой.
— Как в Париже, над новыми помещениями Лувра, — сказал Селиванов. — Ну, вы помните.
Куропёлкин в Париже не бывал. Но помнил.
— И имеется отсюда проход к бассейну-аквариуму. Что существенно. Вас это должно радовать.
Куропёлкин кивнул.
— Вот это спальня, вот это комнаты для работы, вот комнаты для уединений на случаи размолвок, вот гардеробная со шкафами для одежды, левый — ваш. Взгляните.
Куропёлкин открыл дверцу шкафа и удивился богатству своего гардероба.
— Это что? Всё моё? — спросил Куропёлкин.
— Ваше, — сказал Селиванов.
— Тут мы дошли до самого интересного, — сказал Куропёлкин.