Земля имеет форму чемодана
Шрифт:
210
— Что-то я и впрямь увлёкся, — сказал Селиванов. — И стал нести слова безответственные. А главное — неразумные. Действительно, при чём здесь ваша фамилия? На Руси к каким только фамилиям не привыкали! А в других странах она и вовсе не стала бы раздражать. Я-то хотел говорить совершенно об ином. И именно тут поворот разговора начинает быть деликатным. То есть и не разговор, а вся ситуация с вами.
— И что же я такого натворил? — спросил Куропёлкин.
— Евгений Макарович, ничего вы не натворили! — опять взволновался Селиванов. — Ничего дурного вы не натворили. Но подвиг… Да и такого уровня… Он… Подвиг должен быть красив. Или хотя бы выглядеть красивым. Можно сказать,
— Я не убивал китов! — возмутился Куропёлкин. — А для отравления воздуха Мексиканского залива, откуда во мне столько газов?
— Мы об этом знаем, Евгений Макарович, знаем! — с горячностью заверил Куропёлкина Селиванов, просто Андрей, и, наконец, отхлебнул пива. Но сейчас же обзавёлся парламентским прикидом. — Однако нынче мы не можем обнародовать ваше имя и правду о вашем подвиге. Это пока невыгодно. Не входит это сейчас и в расчёты силовиков. Ваш пробив Земли имеет стратегическое, оборонное значение. По вульгарному и циничному выражению господина Трескучего, мы их можем теперь обосрать и обоссать, а они пусть обтираются. Может, оно и так. Но нам острые, тем более унижающие кого-то, отношения с чужими странами не нужны. И надо подготовить новое проявление технических достижений державы и вашего подвига в более благородных, эстетически приемлемых обстоятельствах. Готовится новый проект… Кстати, с вами не связывался профессор Бавыкин?
— Не связывался, — сказал Куропёлкин.
— Значит, пока не возникла необходимость, — предположил Селиванов. Или подумал вслух.
— И кем же я буду проживать в пору подготовки нового проекта? — спросил Куропёлкин.
— Увы, Евгений Макарович, придётся вам пока пожить засекреченным человеком, — вздохнул Селиванов.
— Секретным узником, что ли? — поинтересовался Куропёлкин. — Или Железной маской?
— Ну, Евгений Макарович, экие у вас мрачные фантазии! — пожурил Куропёлкина Селиванов.
— Я вообще фантазёр, — сказал Куропёлкин.
— В силу обстоятельств засекреченными людьми, — сказал Селиванов, — до поры до времени оказывались не только испытатели новой техники, но и её творцы, блестящие теоретики и конструкторы.
— Имею об этом понятие, — сказал Куропёлкин. — Но они, иные и в оковах, жили бурно и в общениях со своими коллегами. А мне, что же, так и околачиваться в этом домишке?
— К сожалению, вами подписан контракт с госпожой Звонковой, — снова вздохнул Селиванов, — а она — дама при силе, влияниях и связях и умеет отстаивать свои интересы, даже незначительные. Наша тяжба с ней может и не привести к удачам. Конституция… Так что придётся вам потерпеть. Мы сможем вызывать вас в наши центры на занятия. Сейчас создаётся отряд пилотов-пробивателей, не только для нашей планеты, но и для Луны, и, возможно, для Марса. Там-то они будут, пожалуй, важнее для исследований недр, чем на Земле-матушке. Станете читать лекции и проводить практические занятия…
— Какие ещё практические запятия? — испугался Куропёлкин.
— Там увидим…
— Я повешусь здесь от скуки, — пообещал Куропёлкин.
— Это невозможно! — вскричал Селиванов. — Вы — человек ответственный! И вы теперь Пигмалион!
211
— Какой ещё Пигмалион? — нахмурился Куропёлкин.
— Не вы ли потребовали для совместного проживания Баборыбу?
— Ах, в этом смысле… — сообразил Куропёлкин. — Боюсь, что профессор Хиггинс из меня не получится. К тому же она — глухонемая, и, как я понял, откровениями любви — не тронутая. А я человек не только ответственный, но и щепетильный, и она для меня будто беззащитная сирота…
— Стало быть, времени для скуки не останется, — рассмеялся Селиванов.
— А где же я смогу разместить её? — спросил Куропёлкин. — Не в этой же избушке…
212
Селиванов задумался.
— Евгений Макарович, — сказал он, — вам и в этом случае, к сожалению, придётся пока потерпеть… Мезенцева… Лося… Она, как бы это сказать… Одно дело представить вам барышню в аквариуме, другое — подготовить её именно к совместному проживанию… Необходимо время на карантин, выработку привычки находиться вне воды, то есть адаптацию, а уж потом и на житейские университеты при внимательном отношении к разуму и организму несомненно нежного существа специалистов разных мастей — и психологов, и медиков, и сексопатологов, и спортивных тренеров, и, конечно, мастеров женской красоты — модельеров, стилистов и виртуозов макияжа. Да много кого ещё. Радует, что девушка оказалась сообразительной и способной к обучению. Вот сейчас мне доложили, она толково осваивает язык мимики и жеста…
Куропёлкин молчал. Не знал, как реагировать на слова Селиванова. Сказал:
— Просьба. Ни в коем случае не допускать к воспитанию… Лоси… кутюрье Подмышкина.
— Ваше право, — кивнул Селиванов. — Ваше… Учтём.
«Учтёте, как же…» — почти неслышно проворчал Куропёлкин.
— Видимо, я рано подписал Бумагу о том, что не имею к вам никаких претензий, — сказал он. — И когда же моя барышня Лося закончит ваши университеты?
— Думаю, что очень скоро! — заверил Селиванов. — Занятия с ней идут убыстренными темпами. А она, повторюсь, оказалась способной. К тому же мы сократили курс занятий. Или круг преждевременных занятий.
— Каких именно? — спросил Куропёлкин.
— Ну там, танцы, правила этикета, хотя бы умение держать вилку…
— Это кто же такие программы придумал? — спросил Куропёлкин.
— Умные люди, — сказал Селиванов. — У будущего триумфатора-пробивателя в его поездках по странам должна быть ослепляющая людей подруга.
— Это не умные люди, — сказал Куропёлкин.
— Может, и не слишком умные, — сказал Селиванов. — Но дальновидные.
— Разрешите мне не жить дальними годами, — сказал Куропёлкин. — А сейчас мне тошно…
— Вы капризничаете, Евгений Макарович. — Селиванов кажется рассердился. — А некая задержка с появлением возле вас Баборыбы связана ещё и с тактическими соображениями…
— С какими же? — спросил Куропёлкин.
— Пока мы будем посвящать Баборыбу в странности сухопутной жизни и создавать жилищные условия для неё с вами, госпожа Звонкова в суете своих дел может успокоиться и станет меньше злобиться на пребывание в её пределах, да ешё и рядом с вами, Баборыбы. А то ведь она возьмёт да и причинит нашей Лосе ущерб, возможно, и непоправимый.
— С чего бы вдруг? — спросил Куропёлкин. — Ей-то зачем?
— А то вы не знаете? — с ехидством взглянул на Куропёлкина Селиванов. — Лукавите вы, Евгений Макарович, лукавите!
— Хорошо, — сказал Куропёлкин. — Потерпим ещё немного. Но недолго.
213
— Вот и ладно, — радостно воскликнул Селиванов, просто Андрей. — А сегодня вашей Лосе покажут фильм «Моя прекрасная леди» с Одри Хёпберн.
— Не рано ли? — засомневался Куропёлкин.
— Не рано! — решительно заявил Селиванов.