Земля незнаемая
Шрифт:
При виде родного дома Ивашка почуял, как сильнее забилось сердце и к горлу подступил тёплый комок. И что за неведомая сила прячется в человеке, которая Жадно влечёт его в отроческие края? Стареет человек, но не убывает в нем той силы, наоборот изо дня в день она зовёт его всё настойчивей, властней. В ком нет любви к родине, не уподобается не только человеку, но и животному. Ибо зверь дикий, птица ли перелётная, - всяк тянется в те места, где впервые обогрело их материнское тепло.
Задержавшись у ворот, Ивашка бегло оглядел двор. Всё как и год назад: по двору бродят куры, хрюкает в закутке свинья; в копёнку сена уткнулся носом телок, ворошит. На конюшне, заслышав человека, заржала лошадь. Узнав своего, старая собака потёрлась об ногу, завиляла хвостом. Ивашка погладил её и, скинув котомку, переступил порог.
2
– Свевы явились! Свевы Волхов меряют!
– облетела весть Новгород.
Со всех сторон города стекался К пристани люд поглазеть на княгиню.
– Слыхал ли, нашему князю свевскую королеву в жены привезли?
– Наслышан!
– Издалека! А по-русски разумеет ли?
– Наш князь Ярослав книжник, иноземным языкам обучен!
– Позрим ужо, что за птица у Олафа дочь, - насмешливо сказал боярин Парамон, семеня за боярыней.
– Уж не припадает ли на один бок, как наш сокол, - вторит боярыня и поджимает губы.
– Но, но, вы, грибы старые, червивые, - обгоняя Парамона; прикрикивает дружинник.
– Почто хулу на князя кладёте!
– Не плети пустое, - ершится боярыня, и её морщинистое лицо багровеет от гнева.
Дружинника оттирает толпа. Она прихлынула к самому берегу. За спиной у боярина Парамона тысяцкий Гюрята. Ему хорошо, голова над толпой выделяется. Парамону же, кроме спин да затылков, ничего не видно. Досадно, не каждый день бывает такое, а тут ещё боярыня под бок толкает:
– Ну что там, какова, пригожа ль?
– Отстань, неуёмная, - злится Парамон.
– Тебе-то на кой её пригожесть, в постель класть будешь, что ль?
Гюрята рассмеялся.
– Не бранись, боярин, чай, она любопытства ради спрашивает. А ты, боярыня, на Парамона не серчай, ростом он мал уродился. Я те лучше обсказывать буду. Дракары-то видны те, либо и их не разглядишь?
– Ладьи свевские мне видать, - охотно отвечает боярыня.
– Сколь их, две?
– Две. Боле ничего нет.
– Может, то всё враки?
– сомневается мастеровой, стоящий сбоку от Гюряты, - Может, всего-навсего торговые свевы приплыли и никакой княгини с ними нет?
– Дай час, увидим, - спокойно отвечает Гюрята и оглаживает бороду.
Его глаза устремлены на Волхов, где у самого причала покачиваются со спущенными парусами дракары свевов. Борта у них смоляные, высокие, с узкими весельными прорезями. Нос самого большого украшает позолоченная голова хищного грифа.
Издалека Гюряте видно, как свевы возятся со сходнями, крепят их.
Прибежали дружинники, оттеснили толпу от берега, стали тыном.
– Значит, жди, скоро князь пожалует, - заключил мастеровой.
Парамонова боярыня приподнялась на носки, вытянула по-гусиному шею. Недовольно промолвила:
– Ничего не вижу. Сказывала, пойдём раньше. Экой!
Боярин смолчал. Негоже пререкаться с бабой, пусть даже с боярыней, да ещё меж людей. На то хоромы есть. А тысяцкий рад, боярыню подзуживает:
– Вестимо дело, надо было загодя явиться. Ну да Парамон завсегда так, нет о жене подумать. Ты уж, боярыня, построже с ним, Парамон доброго слова не понимает, я уж его с мальства знаю.
– Эк, и не совестно те, Гюрята, иль боярыня молодка какая, - пристыдил тысяцкого Парамон и, обиженный, выбрался из толпы. Следом ушла и боярыня.
Тут народ зашумел:
– Князь Ярослав идёт!
– Где? Что-то не примечу!
– Да вона, с пригорка спускается!
– Ага, теперь разглядел.
– Разглядел, когда носом ткнули! подметил сосед Гюряты, и в ответ раздались редкие смешки.
Ярослав шёл в окружении рынд [67] , по правую и левую руку воеводы Добрыня и Будый. Воеводы оба на подбор, высокие, плечистые, шагают грузно. Князь им чуть выше плеча, ко всему и худ. На Ярославе алый кафтан, шитый серебром, соболья шапка и сапоги зелёного сафьяна. У воевод шубы тонкого сукна, под ними кольчатая броня на всяк случай. Кто знает, с чем явились свевы. Сапоги, как и на князе, сафьяновые, а шапки из отборной куницы.
67
Рынды - телохранители.
Шагов за десять до дракаров Добрыня и Будый отстали от Ярослава, а он приблизился к сходням. Навстречу шла Ирина в длинном до пят платье из чёрного бархата, на плечи накинут узорчатый плат, а непокрытую голову обвила золотистая коса.
Замер Ярослав. А в толпе бабий шум:
– Соромно, волосы-то напоказ выставила…
– Ха, в заморских-то странах, видать, и нагишом стыду нет.
Гюрята прицыкнул на баб:
– Не трещите, подобно сорокам, поживёт княгиня на Руси, обвыкнется.
Высоко несёт голову дочь свевского короля, гордо, на люд внимания не обращает, будто и нет никого на берегу. Со сходней на землю ступила твердо, князю поклон отвесила не поясной, по русским обычаям, а по-заморскому, чуть голову склонила.
«Властна, видать, будет княгиня», - подумал Гюрята, и, будто разгадав его мысли, мастеровой рядом проговорил:
– Идёт-то как, ты погляди, не иначе кремень-баба! А лик-то бел да пригож, ишь ты…
– Ай да Антип!
– подметил другой мастеровой.
– Княгине хвалу воздаёт, своей же жены не примечает.
– Своя-то она своя, - проговорил мастеровой Антип, - её Каждодневно зрить не возбраняется, а вот княгиню-то, да ещё заморскую, в кои лета поглядеть довелось.
– Коли так, разглядывай. Ай и в самом разе стойко ходит варяжская невеста.
Ярослав уже подал Ирине руку, повёл с пристани. Часть свевов осталась на дракарах, а десятка три, закованных в броню, с копьями и короткими мечами, стуча по бревенчатому настилу тяжёлыми сапогами, двинулись следом за Ириной. На викингах рогатые шлемы, поверх брони накинуты тёмные, подбитые мехом плащи. Свевы шли по два в ряд, все безбородые, с отвисшими усами. Лишь у одноглазого ярла, шагавшего впереди отряда, с чёрной повязкой на лице, седая борода и плащ не как у всех, златотканый. Гюрята знал этого ярла Якуна, старого варяжского воина, и не удивился, что король Олаф доверил ему охранять дочь. Верный языческой клятве на мече, он сражался под Антиохией с сарацинами, служил в гвардии базилевса, водил торговые караваны.