Земля обетованная
Шрифт:
Совсем не похож на Дугласа и Лестера Гарри, человек целеустремленный, надежный, совестливый. Но Гарри скован, и не только рамками местных тэрстонских интересов. Узок и его жизненный кругозор — он искренне верит в то, что личная честность способна улучшить мир, внести в него разумное начало.
Особо, конечно, стоит сказать об образе Мерлина Рейвена. В нем можно увидеть черты многих звезд поп-музыки — Джона Леннона, Пола Маккартни, Элтона Джона, Рода Стюарта и других. Мальчишка из сиротского приюта, ставший повелителем многотысячных толп… Чем не рождественская сказка? У него теперь есть все, о чем мечтают другие, — деньги, популярность, свобода писать то, что он хочет, и делать, что ему заблагорассудится…
Свобода? Рейвен, как и Дуглас, весь в путах. Да, Рейвен редкостно одарен, и успех его не случаен
В романе «Земля обетованная» завершается жизненный путь, пожалуй, одного из самых привлекательных героев Брэгга — старого Джона Таллентайра. Характер деда Дугласа вряд ли можно определить как идеальный. Старик нрава крутого, тяжелого. Но есть в нем то, чего не хватает молодому поколению, — цельность натуры и поразительное чувство собственного достоинства. Естественная, как дыханье, глубинная нравственность трудового человека не позволяет ему и в преклонные годы сидеть без дела или искать чьей-то помощи. Старый Джон из тех, кого у нас в народе называли и называют «самостоятельный». Свой конец вечный труженик встречает немощным, но исполненным силы духа. За внешней его угрюмостью таится богатый внутренний мир: «Хотелось бы взглянуть на новорожденных ягнят — больше всего, пожалуй, ему хотелось бы увидеть ягнят — ну и распускающиеся листья и цветы тоже, конечно». Для старого Джона с его уходом мир не кончается — природа, единение с которой он всегда так остро ощущал, возродится вновь. Джон Таллентайр скромно и неприметно оставил свой след на земле: «Хорошо бы объехать все места, где он когда-то работал: посмотреть поля, которые он пахал, копал, за которые болел душой. Взглянуть бы на них разочек. Больше ничего и не надо». На похороны старого Джона собралось триста человек — след им оставлен не на полях, а в сердцах человеческих…
Но вернемся к Дугласу. Его мучительная раздвоенность осложняет напряженный нравственный поиск, в котором он все время находится. Он постоянно испытывает чувство вины, потому что занимается «чистой» работой, потому что может себе позволить сидеть в ресторане, когда другие трудятся, потому что на деньги, потраченные им за один вечер в ресторане, полгода могла бы кормиться семья где-нибудь в Азии или Африке… «Миллионы людей голодают, миллионы работают до седьмого пота, миллионы умирают, миллионы спину гнут на фабриках, в депо, в грохоте и в грязи, в страхе, в угнетении… ну, что я сделал, чтобы вести такой беспечный образ жизни? Ответ только один: решительно ничего».
Дуглас постепенно идет к постановке «проклятых вопросов» — о смысле собственного существования, о царящей в мире, где ему выпало жить, несправедливости… Но как с ней бороться? Ответ ему не ясен.
Важную роль в идейном замысле книги играет повесть о друге его детства Элане Джексоне. История гибели Элана загадочна, и истина уже никогда не будет установлена. Дуглас домысливает переживания своего приятеля, наверное, в правильном направлении: «В каждом детстве, сопровождающемся перескоком из одного социального слоя в другой, непременно обнаруживаются одни и те же проблемы. Но в данном-то случае речь шла о человеке, который отказался перескакивать. Посмотрел-посмотрел и прошел мимо. И Дугласу в этом чудилась огромная сила».
Путь познания Дугласа тернист, но плодотворен. В финале книги он уже далеко не тот восторженный провинциал, который когда-то стоял на Вестминстерском мосту в час, описанный Вордсвортом. Он приходит к пониманию того, что важнейшими вещами на земле являются забота и ответственность: «Помогать, хоть немного, тем, кому он способен помочь. Может, даже пойти на риск и воскресить идеалы юных лет и попробовать за чужими, куда более насущными, нуждами забыть свои горести — как насчет этого?»
А вдруг и правда, живя не для себя, а для других, достигнешь той, сказочной, «земли обетованной»?
Путь Дугласа от во многом эгоистического стремления сделать карьеру, самоутвердиться в принципиально чуждом ему обществе к пониманию необходимости ответственности за других людей — одна из центральных линий романа.
Но и на его периферии есть, как уже говорилось, мысли и эпизоды, несущие важную идейно-художественную нагрузку.
Например, страницы, повествующие о забастовке, объективно показывают сложности профсоюзного движения в современной Великобритании. Колебания и нерешительность части рабочих в вопросе о продолжении забастовки понятны любому англичанину. В стране множество небольших городков, где одно-два промышленных предприятия, на которых занято подавляющее большинство трудоспособного населения. При любом производственном конфликте предприниматели угрожают совсем закрыть завод или фабрику, обрекая тем самым жителей городка и окрестностей на перманентную безработицу. Таких «мертвых» населенных пунктов немало в современной Британии, особенно в северных районах — Нортумберленде, Камбрии, Йоркшире.
Своей «Сагой о Таллентайрах», да и вообще всем своим творчеством Мелвин Брэгг подтверждает жизнестойкость английской реалистической традиции. Он пишет «про жизнь», со всеми ее сложностями и противоречиями, радостями и горестями. Он верит в английский народ, к которому принадлежит и по происхождению и по мировосприятию. Будущее народа — в его детях. Рождение детей, приход в мир нового поколения занимает в романе «Земля обетованная» существенное место. Целиком готов отдать себя семье Гарри, даже Лестера облагораживает рождение ребенка…
И недаром в маленьком Джоне дает себя знать кровь прадеда-крестьянина, когда он, городской мальчишка, поднимается на рассвете на рыбалку.
Г. Анджапаридзе
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Возвращение
1
Последнее время Бетти стала просыпаться излишне рано. Не то чтобы ее будил шум уличного движения — их домик хоть и находился в центре городка, но стоял на тихой боковой улочке, старой улочке. И не животные мешали ей спать. Зима только-только перевалила за половину, светало поздно, собаки сидели в конурах, кошки — дома, что же касается ферм, когда-то подбиравшихся к самой базарной площади, то под натиском новостроек они постепенно лишились и скота, и скотных дворов. Просто она рано просыпалась, вот и всё. Другой причины она не видела; для женщины ее лет и места в жизни сны никакой роли играть не могут, и она предпочитала помалкивать о своих беспокойных сновидениях. Говорить о них не подобало, лучше даже не признаваться, что они у нее бывают.
Ее муж Джозеф Таллентайр спал крепко — хоть и утверждал, что сон у него очень плохой. Он не шелохнулся, когда она вставала с постели; не потревожил его сна и скрип двери, такой громкий и настораживающий, что она даже по-детски замерла на месте. В кухню она спустилась со спокойной совестью.
До чего же приятно побыть ранним утром в одиночестве в своей опрятной кухоньке натурального дерева. Это был подарок сына. Своим убранством она приближалась к американским кухням из прежних милых фильмов, так нравившихся ей. Во всяком случае иметь такую под конец жизни было совсем недурно. Она поставила кипятить воду, чтобы заварить ячмень, помогавший ей при приступах астмы, и, несмотря на то что было еще совсем темно, раздвинула шторы.