Земля родная
Шрифт:
— Чугун, чугун… — Шерабурко посмотрел начальнику цеха в глаза. — Вы, Михайло Григорьевич, на меня не шумите… У меня новость есть. Хотел это дело еще раз проверить, но скажу сразу уж.
— Что такое?
— Вчера ребята открыли шлаковую летку, смотрю, а из печи вместе со шлаком чугунок потянуло. Немножко, но идет. Горновые-то — молодежь, может, и не заметили, а мой глаз не обманешь. Вот я и думаю: температуру в домне подняли, рудная нагрузка возросла, металла стекает больше, он теперь и накапливается быстрее, ему уж и места мало. Значит, почаще спускать
— График менять?
— Вот именно. Ведь и по ковшам видно, что домна стала больше чугуна давать. Вот выпускать бы его из печи не шесть, а семь раз в сутки!
— Это ты умно придумал, Афанасьич, умно. Мне как-то и в голову не приходило.
— Это надо видеть, придумывать тут нечего, а нам виднее. И потом… Уж извини меня, Михайло, я с тобой по-простому. Скажу прямо: ты нас, мастеров, делу научил, на домнах сами теперь хозяйничаем, а ты только рапортички просматриваешь да потом требуешь: давайте больше чугуна! По на рабочих местах редко бываешь. А производство видеть надо все, до тонкостей, тогда и глаз все примечать будет… Словом, график менять надо — вот мое предложение.
Бугров долго стоял, задумавшись, и смотрел на пол, потом прошелся, бросил взгляд на Шерабурко:
— Н-да… Ты прав, Афанасьич. Со всех сторон прав. Но тут всплывает вопрос посложнее. Твой глаз уловил очень важное дело. Смотри: чугун и шлак поднялись высоко. Пространство около фурм, где бушует пламя, уменьшилось, газы сильнее стали давить на столб шихты, они теперь снизу как бы поддерживают его и замедляют движение шихты вниз.
— Стало быть, шихта хоть и не подвисла, но движется плохо, — вставил мастер.
— Во-во, точно. Замедляется весь процесс, понимаешь, гвардия?
…Только в третьем часу ночи начальник цеха собрался уходить домой. Он тряс руку Шерабурко и улыбался:
— Ну так как, обязательство свое выполните?
— Теперь уж наверняка. Вон как она чугунок-то дает, только отвози!
— Ну, смотрите. Если закрепитесь — ваш опыт перенесем на все печи. Только носа не задирайте, домна зазнаек не любит.
Татьяна Петровна, ожидая мужа, уж несколько раз подходила к окну. «Где он? На рапорте у начальника цеха? Так неужели же после ночной смены надо столько времени людей держать? Ах, эти начальники!..»
Но так и не уследила, когда муж подошел к дому. Он быстро вынырнул из переулка и вот уж — на мостике.
Легко ему сегодня шагалось.
Кирилл Афанасьевич широко распахнул ворота и крикнул:
— Дружок! Все дрыхнешь, старый дьявол…
Дружок бросился к нему и, встав на дыбы, взвизгивая от радости, положил лапы на грудь хозяину. Шерабурко теребил своего друга за уши и смеялся:
— А-а, пес, обрадовался… Обрадовался, дурашка. Сейчас тебе обед хороший приготовлю… А ну-ка, порезвись. — Он щелкнул стальным смычком, швырнул цепь в сторону. — Ну!.. — Дружок бросился к воротам, потом обратно. С жадностью хватая пастью воздух, он подбегал к хозяину, тот делал вид, что хочет поймать собаку, но сам
Татьяна Петровна не вытерпела, накинув на голову пуховый платок, вышла на крыльцо:
— Да хватит тебе, Кирюша. Есть не хочешь, что ли?
— Есть? Хочу! Сегодня побольше готовь. Сальца шматок достань да огурчик. — Он взял жену за плечи, привлек к себе, в упор глядя в глаза подруге, как тогда, в молодости, еще там, над Днепром…
— Та шшо ты, старый, сегодня, — заулыбалась Татьяна Петровна и ласково оттолкнула мужа.
— Так у меня же сегодня праздник, Татьянушка, — ответил Шерабурко.
— Свет, свет, и в среду у него праздник! Это потому, что выпить захотелось?
— Чуток захотелось. Но не в том дело. Идем в хату.
Не торопясь разделся, повесил одежду, посмотрел на жену.
— Я сегодня предложение сделал.
— Какое такое предложение? — Она перестала резать хлеб, уставилась на мужа.
А он, краснея от натуги, уж стягивал застывшие кирзовые сапоги и продолжал:
— Знаешь какое? Рационализаторское. График выпуска чугуна трошки изменим.
— График? Я ж этого не понимаю, Кирюша.
— Ну, значит, чугун из утробы домны будем выпускать не шесть, а семь раз в сутки. Не понимаешь? Не первый год с доменщиком живешь, пора бы уже знать нашу технологию. Главное пойми — чугуна больше давать будем.
— И это ты сам додумал?
— А то уж Шерабурко ни на что неспособен?
— Ну что ж, тебе теперь награду дадут или только в газете — пропечатают?
Он посмотрел на жену, помолчал, старательно вытирая полотенцем шею, потом тихо сказал:
— Не о том, мать, хлопочешь. Рано еще. Наше дело… Вот испытаем с ребятами, убедимся, тогда уж…
Пил он сегодня не морщась, нахваливая свежую настойку. И супруге налил, приневолил, она пригубила самую малость, остальное вылила в графинчик — не выплескивать же добро. Он уничтожил сало, огурцы, потом за борщ взялся. А уж борщ его Татьяна Петровна варила такой, что за уши не оттянешь!
…Убирая со стола, она спросила мужа:
— Спать ляжешь или нет? Может, в сберкассу сходишь? В новом году еще не бывали. Проверил бы там, как процент начислили.
— А ну тебя! Я и так с этими домашними делами… Сама сходи. У меня другие думки.
— Боже ж мой! Влюбился в кого-нибудь?
— Угадала. В Домну Ивановну. К пересменке в цех схожу.
— Без тебя не обойдутся?
— Степан-то дотошный, меня подкует, а вот третий мастер у нас молодой, новичок. За ним и присмотреть чуток не грех, помочь ему. Раз новое дело начали, надо всем сообща… Скорее то дело сделаем. Сама же о премии говорила, — улыбнулся жене Шерабурко.
— Ну тогда иди уж.
— Ага, сдалась. Вот еще в парикмахерскую зайти треба. — Он повернулся перед зеркалом, пытаясь разглядеть свой затылок. — Надо постричься. Нечего прежде времени стареть, — громко повторил он слова начальника цеха.