Земля Серебряных Яблок
Шрифт:
«Да ладно, это все суеверия старины глубокой», — подумал Джек, натягивая башмаки из телячьей кожи.
Теперь, когда в деревне живет брат Айден, люди знают, что старые поверья должно отринуть. Малорослый монашек сидел перед своей хижиной в форме пчелиного улья и говорил со всеми, кто соглашался слушать. Он мягко поправлял людские заблуждения и толковал селянам о благости Господней. Рассказчик он был отменный — почти не уступал Барду. Люди охотно его слушали.
Однако во тьме самой долгой ночи в году в Господню благость верилось с трудом. Господь не защитил Святой
Джек вскарабкался по приставной лестнице на чердак.
— Мам, пап! Люси!
— Мы не спим, — откликнулся отец. Он уже закутался потеплее перед долгой дорогой. Мать тоже собралась, а вот Люси упрямо натягивала на себя одеяла.
— Отстаньте от меня все! — захныкала она.
— Сегодня же День святой Луции, — увещевал отец. — Ты будешь самой главной во всей деревне!
— Я и так самая главная.
— Да что ты говоришь! — возмутилась мать. — Главнее Барда, или брата Айдена, или самого вождя? Надо бы тебе поучиться смирению.
— Так ведь она ж похищенная принцесса, — ласково подсказал отец. — Ей так пойдет новое платьице!
— Еще как пойдет! — подтвердила Люси и соизволила наконец встать.
В этом вечном споре мать всегда проигрывала. Она изо всех сил пыталась научить Люси, как себя вести, но отец ставил ей палки в колеса.
Джайлз Хромоног воспринимал дочку как величайшее чудо, случившееся в его жизни. Сам он страдал неизлечимой хромотой. И он, и его жена Алдита, выносливые да крепко сбитые, особой красотой не отличались; от работы в полях лица их потемнели и обветрились. Никто не заподозрил бы в них благородной крови. Джек знал: вырастет он в точности похожим на родителей. Зато у Люси волосы были что полуденное солнышко, а глаза сияли фиалковой синевой вечернего неба. Двигалась она с живой грацией, едва касаясь земли. Джайлз, со своей неуклюжей, косолапой походкой, не мог не восхищаться дочкой.
Джек поворошил в очаге: пусть напоследок пыхнет жаром! Мальчуган поневоле признавал, что за последний год его сестре довелось немало пережить. Она насмотрелась на кровопролития, угодила в рабство в Скандинавии. Сам он, правда, тоже… но ему-то тринадцать, а ей — только семь. Джек был готов закрыть глаза на ее раздражающие замашки. Ну, по большей части.
Он подогрел сидр, а заодно и овсяные лепешки — на камнях у огня. Мать была занята: наряжала Люси и расчесывала ей волосы; та недовольно жаловалась. Отец спустился выпить сидра.
Петух прокукарекал снова. Джек и отец разом замерли. В древние времена говорилось, будто в ветвях Иггдрасиля живет золотой петух. Поет он в самую темную ночь года. Если ему ответит черный петух, который живет под корнями великого древа, значит, наступил Конец света.
Однако ответного крика не последовало: небеса не содрогнулись, и не отозвалась эхом земля. Лишь северный ветер порывами сотрясал стены дома. Отец с сыном успокоились. И снова принялись смаковать свой напиток.
— Почему у нас нет зеркала? — закапризничала Люси. — Отчего бы не купить
— Это на черный день, — терпеливо объясняла мать.
— Да ну вас! Я хочу, хочу на себя полюбоваться! Я точно знаю, я — красавица!
— С лица воду не пить, — откликнулась мать.
На самом-то деле часть серебра Джек утаил от родителей. Бард посоветовал ему закопать половину под полом древней римской виллы, где старик жил. «Твоя мама — женщина здравомыслящая, но вот у Джайлза Хромонога — ты уж меня прости, парень! — мозгов меньше, чем у совы».
Часть своей доли отец потратил на алтарь для брата Айдена и на ослика для Люси. А остальное приберег на тот счастливый день, когда Люси выйдет замуж за рыцаря или — бери выше! — за самого настоящего принца. Откуда взяться принцу в крохотной деревушке вдали от главных дорог, оставалось неразрешимой загадкой.
Девчушка сошла вниз по лестнице и закружилась на месте, похваляясь пышным нарядом. На ней было длинное белое платьице из тончайшей шерсти. Желтый пояс мать соткала собственными руками и выкрасила его добытой из улья пыльцой. Однако само платье привезли из Эдвинзтауна, с далекого севера. Произвести такую ткань матери не под силу: ее овцы давали шерсть грубую, серую.
Люсины золотые кудри венчала перистая зеленая корона из тисовых ветвей. На взгляд Джека, ничуть не хуже настоящей. Один только он понимал истинный смысл этой короны. Бард рассказывал, будто тис хранит дверь между мирами. В самую долгую ночь года эта дверь стоит открытой. Во время обряда вызывания «огня бедствия» Люси предстоит закрыть ее, и девочке нужна защита от того, что ждет по другую сторону.
— А я знаю, что пойдет к этому платью — мое серебряное ожерелье! — вспомнила Люси.
— На тебе не должно быть никакого металла, — резко оборвала ее мать. — Бард сказал, это запрещено.
— Он язычник. — Люси только что выучила новое слово.
— Он — мудрый человек, не смей отзываться о нем непочтительно!
— Язычник, язычник, язычник! — издевательски запела Люси. — Демоны сцапают его длинными когтями и утащат прямехонько в ад!
— А ну, надевай плащ, дерзкая девчонка! Нам пора.
Люси увернулась от матери и ухватила отца за руку.
— Ты мне разрешишь надеть ожерелье, правда, папочка? Ну пожалуйста! Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!
Она склонила набок головку, точно озорной воробушек, и сердце у Джека упало. Сестренка такая очаровашка: сплошь улыбки да золотые локоны!
— Ожерелье ты не наденешь, — отрезал Джек.
Уголки губ Люси тут же поползли вниз.
— Оно мое!
— Пока еще нет, — возразил Джек. — Ожерелье отдано мне на хранение. И когда ты его получишь, решать мне.
— Ты вор!
— Люси! — воскликнула мать.
— Алдита, да что в том дурного-то? — впервые вмешался отец. Он обнял девочку одной рукой, а та потерлась щечкой о его куртку. — Брат Айден говорит, сегодня День святой Луции. Разве мы не почтим святую, нарядив ее тезку во все лучшее?
— Джайлз… — начала было мать.