Земля шорохов
Шрифт:
Для меня это было необычайно волнующее зрелище. У других могут быть честолюбивые желания во что бы то ни стало хоть раз в жизни увидеть падающую башню в Пизе, или посетить Венецию, или постоять на Акрополе. Я же мечтал увидеть живого морского слона в естественных условиях, и вот я лежу на гальке, жуя бутерброд, всего в пяти футах от него. С бутербродом в одной руке и секундомером в другой я следил, как он дышит. Дыхание у морских слонов – явление удивительное. В течение пяти минут они делают около тридцати равномерных вдохов и выдохов, а потом совсем не дышат от пяти до восьми минут. По-видимому, в море это очень удобно – они могут всплыть, подышать, а потом нырять и долго оставаться под водой, не всплывая и не набирая снова
– Спят они необычайно крепко. Знаете ли вы, что один натуралист взобрался на спину морскому слону и улегся там, не разбудив его?
Джеки окинула взглядом колоссальное животное, лежавшее передо мной.
– Вольно ж ему было,– сказала она.
– Самки достигают половой зрелости, вероятно, только в двухлетнем возрасте. Вон те детеныши – помет этого года. Это значит, что они пока не могут размножаться...
– Помет этого года? – удивленно перебила Джеки.– Я думала, им около года.
– Нет, я бы дал им месяца четыре или пять.
– Тогда какие же они бывают при рождении?
– Думаю, вполовину меньше, чем сейчас.
– Господи! – с состраданием сказала Джеки.– Ничего себе, рожать таких громадин.
– Вот тебе доказательство того,– сказал я,– что кому-нибудь всегда приходится хуже, чем тебе.
Как бы в подтверждение моих слов морской слон глубоко и печально вздохнул.
– А знаете ли вы, что длина кишок взрослого самца может достигать шестисот шестидесяти двух футов? – спросил я.
– Нет, не знаю,– сказала Джеки.– И думаю, мы будем с большим аппетитом есть сандвичи, если ты воздержишься от разглашения тайн анатомии морских слонов.
– Я думал, вам это интересно.
– Интересно,– сказала Джеки,– но не тогда, когда я ем. Сведения такого сорта я предпочитаю получать в другое время.
Когда привыкнешь к гигантским размерам морских слонов, начинаешь обращать внимание и на другие особенности их анатомии. У котиков задние конечности развиты так хорошо, что могут служить опорой при передвижении. Котики могут вставать на все четыре ласта и ходить, как ходят собаки или кошки. У морских слонов, самых настоящих тюленей, задние конечности маленькие и на суше им не нужны, они оканчиваются нелепыми ластами, похожими на пару пустых перчаток. Морские слоны передвигаются, волнообразно изгибая массивную спину и помогая себе только передними ластами. И получается это у них так медленно и неуклюже, что просто больно смотреть.
Вскоре мы заметили, что стадо морских слонов не было одноцветным. Шкура старого самца имела красивый серо-голубой оттенок, приятно сочетающийся с зелеными пятнами в тех местах, где к ней приросли морские водоросли. У молодых самцов и самок шкуры были тоже серые, но гораздо светлее, а малыши носили не жесткие лысые кожанки, как их родители, а красивые меховые шубки серебристо-белого цвета, густые и плотные, будто плюшевые. У взрослых по всей шкуре было так много складок и морщин, что хотелось посоветовать им основательно потолстеть, чтобы разгладить эти складки, зато круглые и лоснящиеся детеныши производили такое впечатление, будто их только что надули велосипедными насосами и теперь они при малейшем неосторожном движении могут подняться в воздух.
С точки зрения кинооператора, стадо морских слонов было, по меньшей мере, трудным объектом. Слоны хотели только спать и спать. Они не двигались и лишь открывали и закрывали большие ноздри, когда дышали. Время от времени они нагребали на себя гальку, но это делалось без предварительного предупреждения, и мне пришлось потратить немало времени, чтобы снять все это на пленку. Иногда один из них, не открывая плотно закрытых глаз, сгорбившись, продвигался вперед, сдвигая большим носом гальку, словно бульдозер. Даже запечатлев на пленке все это, я никак не мог успокоиться, мне казалось, что морские слоны проявили себя еще не во всей красе – не было движения, а это в конце концов один из необходимых элементов кино.
У морских слонов необычайно гибкий позвоночник. Несмотря на свою громоздкость и тучность, они могут выгибаться в обруч, доставая головой поднятый хвост. Я ломал себе голову, как заставить их продемонстрировать этот трюк перед кинокамерой,– ведь все они проявляли не больше живости, чем курильщики опиума. Вскоре нам удалось добиться этого от старого самца очень простым способом. Мы стали бросать ему на хвост пригоршни гравия. После первой горсти он чуть пошевелился и глубоко вздохнул, не открывая глаз. Вторая горсть заставила его открыть глаза и немного удивленно посмотреть на нас. После третьей горсти он поднялся, откинул морду назад, отчего шкура на его загривке собралась складками, как меха у гармошки, и, открыв пасть, издал свистящий рев. Потом снова повалился на гальку, словно изнемог от стольких усилий, и заснул глубоким сном.
Однако в конце концов наша бомбардировка подействовала ему на нервы. Боли, несомненно, она причинить ему не могла, но непрерывный град камешков, который сыплется тебе на заднюю часть туловища, когда пытаешься уснуть, может привести в раздражение кого угодно. Слон вдруг открыл глаза и высоко поднял голову, из его широко раскрытой пасти вылетел громкий свистящий рев – странный звук, подобающий скорее какой-нибудь рептилии, а не такому гигантскому млекопитающему. Четыре раза морской слон вскидывал голову, а потом, видя, что это не наносит никакого ущерба нашему моральному духу, он поступил так, как поступают в тяжелую минуту все тюлени: он разрыдался. Большие мутные слезы медленно потекли из его глаз и печально заструились по морде. Он растянулся на песке во весь рост и с огромным трудом, выгибая тело, как гигантская личинка, стал продвигаться к морю. Сало на его спине ходило волнами. Наконец, с жалобным ревом, весь в слезах, он добрался до воды, и набежавшая волна разбилась о его плечи, окутав их белой пеной. Остальные слоны, встревоженные исчезновением своего предводителя, подняли головы и с беспокойством уставились на нас. Потом один детеныш ударился в панику и, извиваясь, заспешил к морю. По его белой морде тоже струились слезы. Это было последней каплей, переполнившей чашу. Не прошло и минуты, как все стадо ринулось к морю, напоминая громадных личинок, ползущих к сыру.
Мы с грустью упаковали свое снаряжение и стали подниматься на обрыв; с грустью, потому что сделали свое дело, а это значило, что пришло время покидать полуостров, его удивительных животных и возвращаться в Буэнос-Айрес, к другим заботам. Карабкаясь в сумерках по тропинке на обрыв, мы в последний раз увидели старого морского слона. Высунув из воды голову, он недоуменно посмотрел на нас черными глазами и фыркнул. Раскатистый звук, заставивший трепетать его ноздри, эхом отразился от обрыва. Потом морской слон медленно погрузился в ледяную воду и исчез.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ОБЫЧАИ СТРАНЫ
Самолет вырулил с темного поля на взлетную дорожку, очерченную двумя полосками огней, сверкавших как алмазы. Здесь он остановился и его двигатель, увеличивая число оборотов, заревел так, что все косточки металлического тела самолета протестующе заскрежетали. Потом он неожиданно рванулся вперед. Остались позади полоски огней, и мы вдруг оказались в воздухе. Словно подвыпившая ласточка, самолет покачивался с крыла на крыло. Подо мной в теплой ночи лежал Буэнос-Айрес, похожий на шахматную доску, украшенную многоцветными звездами. Я отстегнул пристяжной ремень, закурил сигарету и откинулся на спинку кресла в настроении после прощальной рюмки весьма благодушном. Наконец-то я на пути к месту, которое мне уже давно хотелось посетить, к месту с волшебным названием Жужуй.