Земля шорохов
Шрифт:
Я воспользовался передышкой, чтобы осмотреть большой куст, росший рядом с кафе. Он был высотой со среднюю древовидную гортензию, и все же на его ветках я уже после беглого изучения обнаружил пятнадцать видов насекомых и пять видов пауков. Это значило, что тропики уже близко. Потом я заметил своего очень старого друга – богомола, присевшего на листе. Покачиваясь из стороны в сторону, он смотрел на меня светлыми злыми глазками. Я снял его с листа, и он горделиво зашагал вверх по рукаву моего пиджака. Тут вернулась моя подружка. Увидев это маленькое существо, она подняла такой визг, что при попутном ветре его можно было бы услышать в Буэнос-Айресе, но, к моему удивлению, она визжала не от страха – это был восторг от встречи со старым знакомым.
– О, это чертова лошадка! –
Внутри гостиница была так пышно разукрашена, что мою подругу вновь охватил восторг. Тем были громадные коричневые колонны из искусственного мрамора, множество кадок с жалкими пальмами, толпы официантов, у которых был вид послов на отдыхе, и своеобразная мозаика столиков, раскинувшихся, по-видимому, до самого горизонта. Моя подружка крепко держалась за мою руку, когда я вел ее к столику. Все это великолепие, казалось, лишило ее дара речи. Я, запинаясь, сделал по-испански щедрый заказ одному из послов (который не брился, наверно, с тех пор, как последний раз отправлял свои официальные обязанности) и уселся поудобнее, чтобы вволю насладиться едой. Под влиянием пяти больших чашек кофе со сливками, тарелки горячих медиалунас[16] с маслом, подкрепленных пятью пирожными и полуфунтом винограда, моя подружка перестала относиться к этому заведению благоговейно и даже сама приказала какому-то послу принести ей пустую тарелку, чтобы было куда сплевывать виноградные косточки. Пресыщенные бесплатным угощением, мы пошли к автобусу. Шофер сидел на крыле и мрачно ковырял в зубах зубочисткой. Мы спросили, нельзя ли нам теперь вернуться в аэропорт. Он взглянул на нас с явным отвращением.
– Media hora[17],– сказал он и вернулся к раскопкам в дупле коренного зуба, явно надеясь найти там богатые залежи полезных ископаемых и, возможно, даже урана.
Чтобы как-то убить время, мы пошли прогуляться по городу. Она была рада возможности играть роль гида при настоящем иностранце, и в городе не осталось ничего такого, чего бы она мне не показала и не объяснила. Это обувной магазин... видите, на витрине ботинки, чтобы ни у кого не осталось и тени сомнения в том, что это обувной магазин. Это сад, в котором выращивают цветы. Это осел, видите, вон там, животное, привязанное к дереву. О, а вот аптека, где покупают лекарство, когда кому-нибудь нездоровится. Загородив собою весь тротуар и не обращая внимания на протесты горожан, она упрямо стояла перед витриной аптеки и так живописно изображала страдания больного, что я испугался, как бы кто действительно не вызвал карету "скорой помощи". В целом же наша прогулка проходила очень успешно, и я даже пожалел, что пришлось вернуться к автобусу и уехать обратно в аэропорт.
В самолете перед нами снова встала геркулесова задача прикрепить мою подружку к креслу, а потом уже в воздухе развязать ее, но это была последняя фаза нашего совместного путешествия.
До сих пор местность, над которой мы пролетали, была типичной пампой с группками небольших холмов кое-где, но в основном плоской и невыразительной. Теперь холмы стали попадаться все чаще и чаще и становились все выше
Первая оказалась довольно большой, и пока самолет падал, у меня было такое ощущение, будто желудок отделился от тела и парит футах в ста над головой. Моя подруга, которую яма застала на середине какой-то запутанной и (для меня) совершенно невразумительной истории, случившейся с ее дальней родственницей, широко открыла рот и так пронзительно закричала, что весь самолет пришел в замешательство. Потом, к моему облегчению, она залилась счастливым смехом.
– Что это было? – спросила она меня.
При своих ограниченных знаниях испанского языка я сделал все возможное, чтобы объяснить тайну воздушных ям, и в основном мне это удалось. Она потеряла всякий интерес к истории с родственницей и стала нетерпеливо ждать новой воздушной ямы, чтобы полностью насладиться ею, ибо, как она объяснила, к первой она не была подготовлена. Вскоре oнa была вознаграждена прекрасной воздушной ямой и приветствовала ее восторженным визгом и взрывом довольного смеха. Она вела себя, как ребенок, катающийся на ярмарке с американских гор, и считала все это особой услугой, которую авиакомпания оказывала ей ради ее увеселения,– чем-то вроде только что съеденного завтрака. Остальные пассажиры, по моим наблюдениям, не испытывали такого удовольствия. Они сердито смотрели на мою толстую соседку, и лица их с каждой минутой становились все более зелеными.
Теперь мы летели над совсем высокими холмами, и самолет то падал, то взмывал вверх, словно потерявший управление лифт. Человек, сидевший по ту сторону прохода, стал зеленым до такой степени, до какой, по моим прежним представлениям, человеческая кожа доходить не могла. Моя соседка тоже заметила это и стала само сострадание. Она наклонилась к нему.
– Вам плохо, сеньор? – спросила она.
Он молча кивнул.
– О, бедняжка,– сказала она, покопавшись в своей сумке и вытащив огромный пакет с липкими и пряными леденцами,– они очень хорошо помогают от болезни, угощайтесь.
Бедняга взглянул на ужасную слипшуюся массу в бумажном пакете и отчаянно замотал головой. Дама пожала плечами и с жалостью посмотрела на него. Потом она кинула себе в рот три конфеты и стала энергично и громко сосать их. И тут она вдруг заметила то, что прежде ускользало от взгляда ее зорких глаз,– пакет из оберточной бумаги, засунутый в карман на спинке кресла впереди нас. Она вытащила его и заглянула внутрь, по-видимому надеясь найти там еще один щедрый подарок доброй авиакомпании. Увидев, что пакет пуст, она подняла на меня озадаченный взгляд.
– Для чего это? – шепотом спросила она.
Я объяснил. Она подняла пакет и быстро окинула его взглядом.
– Ну,– сказала она, подумав,– если бы мне стало нехорошо, то потребовалось бы что-нибудь повместительнее.
Человек, сидевший по ту сторону прохода, бросил взгляд на ее объемистые формы и на маленький бумажный пакетик. Слова ее вызвали в его воображении такую картину, которой он уже не мог вынести, и, круто нырнув за собственным пакетиком, он зарылся в него лицом.
Когда в конце концов самолет сел и мы вышли, у всех пассажиров, кроме моей соседки и меня, был такой вид, словно они только что испытали на себе свирепую силу урагана. В вестибюле аэропорта ее ожидал сын, человек с приятным лицом и по объему – точная копия своей матери. Пронзительно крича, они заколыхались навстречу друг другу и обнялись со всего размаху так, что заходили ходуном их жирные телеса. Когда они кончили обниматься, я был представлен и осыпан благодарностями за заботу о своей попутчице. Шофера, который должен был меня встретить, на месте не оказалось, и вся семья Лиллипампила (сын, жена, трое детей и бабушка) стали рыскать по всему аэропорту, словно гончие, пока не нашли его. Они проводили меня до машины, обнимали, приглашали посетить их во что бы то ни стало, когда я буду в Сальте, и долго стояли, солидные, толстые, улыбаясь и махая руками вслед моей машине, которая увозила меня в Калилегуа – туда, где мне предстояло жить.