Земля Тре
Шрифт:
– Шубы...
– Не торопи, - пробурчал Элльм недовольным голосом и, протянув руку, извлек из пустоты заячью шубу.
Жестом заправского купца встряхнул ее, растянул на растопыренных пальцах и подал Косте.
– Годится?
Шуба была пошита добротно - на зависть даже опытным мастерам. Коста провел рукой по густому меху, проверил застежки.
– А как она по-здешнему называется?
– Печок. Примерь.
Шуба пришлась Косте впору. Он запахнул ее, погрузил руки в глубокие карманы.
– Ладная вещь.
Элльм с
– Здесь семга, пойда, оленье мясо... На дорогу хватит.
Все вместе они вышли из вежи. Упряжка, та самая, на которой Элльм с Костой ездили за Глебом, уже стояла у входа. Олени перебирали копытами, а волшебный свет, исходивший от них, ложился на снег неровными голубыми мазками. Коста положил мешок в кережу, пристроил рядом меч и булаву - так, чтобы в случае чего они были под рукой.
Мороз за ночь усилился. Глеб подышал на озябшие ладони.
– Вот память!
– сказал Элльм с досадой.
– Про койбицы забыл...
С этими словами он поднял руки и поймал две пары меховых рукавиц, упавших откуда-то сверху.
– Держите. Без них никак.
– Понятное дело, - отозвался Коста, натягивая кой-бицу на широченную ладонь.
– Теперь все?
– Все. Садитесь в кережу, я должен сказать вам еще несколько слов.
Они сели в лодку: Коста спереди, Глеб сзади.
– Ваш путь прямо на север, - сказал Элльм.
– Олени знают дорогу.
– На север? Еще дальше?
– Глеб опять вспомнил Пяйвия и давний разговор в торопецкой корчме.
– Я думал, это уже край света.
– Край света не здесь. Свет заканчивается у Вайды. Вам нужен погост Истертой Скалы, а это ближе. Олени могут бежать круглые сутки, и скоро вы будете на месте. Но...
– Элльм сделал многозначительную паузу, и голос его стал твердым как камень.
– Помните о том, что тундра полна злых духов, особенно сейчас. Поэтому дайте оленям волю и нигде не останавливайтесь.
Казалось, олени понимали эти слова и нетерпеливо переступали с ноги на ногу, стремясь побыстрее тронуться в путь. Коста придерживал их, а Элльм продолжал говорить:
– Огги сделает все, чтобы вам помешать. Но в вас есть сила... я чувствую ее...
Олени шагом тронулись с места и повлекли легкую, как гусиное перо, кережу по обледенелому насту. Элльм шел рядом и торопливо давал последние наставления:
– Если встретите Талу... если поймете, что уйти невозможно... обойдите три раза вокруг берлоги.
– Тала? Кто это?
– Слуга Огги. У Огги много слуг. А берлога...
– Олени перешли на бег, и Элльм уже не поспевал за упряжкой.
– Вы все поймете сами. Я верю в вас...
Коста попытался натянуть поводья, но олени неудержимо рвались вперед.
– А если встретите Адзь...
– говорил Элльм, задыхаясь и отставая все больше и больше, - тогда...
– Кого?
– крикнул Глеб, обернувшись назад.
– Адзь... Это...
Но тут из-под оленьих копыт взметнулись фонтанчики серебряных искр, и упряжка стрелой полетела по лесной дороге. Белый вихрь, вырвавшийся из-под кережи, скрыл из глаз маленькую фигуру Элльма, а его слабый голос утонул в шуме ветра.
Чудесные олени мчались по безбрежной тундре. Лес скоро кончился, и со всех сторон хлынула белизна. Она обжигала зрение, опаляла мозг, бурлящим потоком врывалась в сердце и, словно хмельное вино, растекалась по жилам. Не стало земли, не стало неба - не стало ничего, кроме белизны, заполнившей собою всю Вселенную.
Олени цокали копытами, кережа скользила по снегу, заячья шуба приятно согревала тело... Глеб задремал, опьяненный белизной, и очнулся только тогда, когда Коста, обернувшись, толкнул его локтем в плечо: .
– Проснись...
Глеб вздрогнул и заморгал сонными глазами,
– Где мы?
– Почем я знаю. Верст пятьдесят от берега отмахали.
Олени лихо перенесли кережу через скованную льдом речку и углубились в редколесье. По обеим сторонам замелькали тонкие деревца. Северная природа согнула их и превратила в уродливых калек. Глеб смотрел на скрюченные стволы, на выщипанные ветрами и придавленные тяжелым снегом кроны и чувствовал, как в сердце медленно и тихо заползает жалость...
– Стоп!
– сказал вдруг Коста и дернул поводья. Олени строптиво зафыркали и замотали головами. Ветвистые рога звучно стукнулись друг о друга, и в воздух, как пух из разорванной подушки, поднялось облако мохнатых снежинок.
– Что там?
– Глеб выглянул из-за плеча Косты и увидел впереди, прямо на дороге, темное пятно.
Олени пробежали еще несколько саженей и нехотя остановились. Коста выскочил из кережи, заскрипел каньгами по крупитчатому насту, и из его уст вырвалось невольное восклицание. На снегу, в луже заледеневшей крови, лежал человек. Его глаза стеклянно смотрели в небо, а тело... Видавшего виды Косту передернуло, когда он увидел лишенную волос и кожи голову (содранный скальп валялся тут же) и руку, вырванную из плеча. Он попытался приподнять тело, но оно крепко вмерзло в багровую наледь.
– Кто это?
– спросил Глеб и поежился, словно шуба с теплым названием "печок" вдруг перестала греть.
– По виду лопин.
– Кто его так?
– Не иначе зверь... Гляди-ка, там, кажется, еще один.
Коста схватил рукой узду, и олени двинулись вперед, обходя замерзший труп. Снег впереди был разворочен, сизое ледяное крошево смешалось с алыми сгустками.
– Следы!
– сказал Коста.
– Медвежьи...
Они вывернули из-за сгорбленной березы и увидели еще одного человека. Он лежал на боку, а из ноги торчали обломки сломанной кости. Кровь дымящимся ручейком стекала на снег, протапливая глубокую лунку.