Земля у нас такая
Шрифт:
Осторожно спускаюсь на дно ложбины. Около захиревших сосенок - целая семья. Бросил собранные в кучу, начал хватать...
– Что ты делаешь, варвар! - приседает возле меня и Гриша, подрезает грибы ножом.
– А ты иди в другое место, я здесь и сам справлюсь!
– Все здоровые... - вроде не слышит Чаратун. - В рубашку будем складывать, я сейчас сниму...
– У меня своя рубаха есть.
– Что ты еще скажешь? - в голосе Гриши презрение. - Мне грибы не нужны, разве что на поджарку. А
Ф-фу... Душно что-то стало... Может, снова к дождю?
Бормочу что-то, отворачиваю лицо.
Я искал грибы и помечал их хворостинками: вот здесь срежь... Вот здесь... И здесь... Пусть Гриша режет, пусть кладет в свою рубаху.
Назад наша кобылка бежала всю дорогу, откуда и прыть взялась. А мы были пьяные от лесного воздуха и неслыханной удачи, орали песни.
Мох сгрузили и растрясли около забора деда Стахея. Пусть подсыхает...
Когда возвращались с конюшни, встретили на выгоне Горохова. В гордом одиночестве он возвращался с Мелянки.
– Салют, мушкетеры! - Петя поднял белую, ну совсем не загоревшую руку. Не берет его загар. - Я на воскресенье сбор отряда запланировал. Сделаете отчет, как проводите лето. Как на химкомбинат ездили, на остров... Здорово, правда? Это будет наше лучшее мероприятие! - говорит Петя с восторгом.
И у кого он, интересно, подхватил эту мысль? Неужели Вадим Никанорович подсказал?
– Воспоминаниями будем зимой заниматься. А если хочется позаседать обходитесь без нас, - ответил Гриша.
Лицо Пети болезненно сморщилось.
– Я пожалуюсь классному... Вы срываете работу отряда!
– Заседало ты, а не пионер! - подсыпал я ему на прощание.
Горохов еще что-то кричал вслед нам, но мы не слушали.
...Всю ночь я видел во сне, что собираю грибы. Сон был цветной!
ПОДВИГ ВОЛОДИ-ВЫСОТНИКА
Хмурец из города возвратился поздно, и вечером мы не виделись. А утром принес мне тетрадки и сказал такое, что надо было сразу бежать к Чаратуну.
Плотники уже кончили сруб. Просто удивительно, как у них все быстро получается.
Прошмыгнули мимо них во двор деда Стахея. Замок на двери!
– Гриша поехал камни для фундамента собирать! - крикнул нам один дядька сверху. - На Лысой горе ищите!
Мы побежали к школе, потом повернули влево, на заросшую травой полевую дорогу. Она как раз вела к той горе.
У дороги на краю поля лежали большущие валуны, как будто стадо бегемотов. Эти камни сволокли сюда тракторами.
А вон и Гриша. В телегу запряжена вчерашняя кобылка. Вожжи натянуты туго и завязаны за переднее колесо. Хитро придумано! Никакого столба или дерева не надо...
Вместо фартука у Чаратуна подвязан мешок. Он собирает в подол небольшие, как взять в руку, камни.
Встретил нас недружелюбно:
–
– Володю пришибло током!.. В больнице лежит!.. - выпалил Хмурец.
– Ага! Кран гусеничный зацепил провода стрелой, оборвал... Машиниста, наверное, совсем убило. А Поликаров полез отцеплять и...
Говорили мы, перебивая друг друга, а лицо Чаратуна белело и белело. Рванул с себя мешок, лопнула завязка.
– Где он... сейчас?
Вот этого мы и не знали.
Ни Хмурец, ни отец его Володи не видели. Когда подъехали к толпе, им и рассказали, что случилось. Увидели только, как помчалась оттуда, завывая, "скорая помощь"...
Машиниста пришибло током, он и потерял сознание. Кран завертелся на одной гусенице, сбил столб, начал клониться в котлован. От упавших проводов какая-то будка из досок загорелась. Кто был поблизости, бросились тушить пожар, а Володя прыгнул на гусеницу, рванул от рычагов машиниста - и сам потерял сознание. Кран, правда, не завалился в котлован.
– В какой больнице, спрашиваю, Володя? - смотрел на нас невидящим взглядом Чаратун.
– Наверное, в областной. Я упросил папу съездить туда. Но нас не пустили... Нельзя, говорят...
– Меня пустят... Меня пустят... - как одержимый бормотал Гриша. - Вы это... Соберите воз, отвезете...
Мы долго смотрели, как сигал по кукурузе, по картошке - напрямик Чаратун. Наконец опомнились, начали собирать камни...
Нагрузили телегу, сами, как обычно, забрались наверх. Но кобылка не прошла и сотни шагов - стала. Дышала тяжело, бока ходили ходуном.
Пришлось слезть: камни - не мох.
Я привязал вожжи к оглобле, и мы пошли сзади телеги. Кобылка отлично знала дорогу сама.
– А почему ты о музее ничего не говоришь, о летчике? - напомнил я. Был?
– Был. Нечего говорить - все по-старому.
– Боюсь, что ничего они в тех архивах не найдут. Столько времени прошло! Ты помнишь номер мотора?
– Две восьмерки и три тройки - 88333.
– Нет, в письме, кажется, мы писали - три восьмерки и две тройки.
– Ну - вот! И еще дожидаемся ответа! - загорячился Витя. - Так сто лет можно ждать и не дождаться.
– Откуда ты взял, что две восьмерки и три тройки? В газете было сказано: "схожий с цифрами 88833". Понял? Схожий, но не такой. А может, четыре восьмерки и одна тройка или все пять троек? А может, ни одной тройки, а все восьмерки? Цифры очень схожие, а там столько ржавчины наросло...
Витя растерялся.
– А может, только одна восьмерка посредине, а с боков по две тройки? А может, по краям по тройке, а в середине три восьмерки? - начал и он предлагать варианты. - Или впереди тройка, остальные восьмерки... Или...