Земля у нас такая
Шрифт:
Решили на двор не заезжать, набросили вожжи на столбик у ворот, пошли во двор...
Под сараем рядом с дровами лежат снопики старой почерневшей соломы с крыши. Строители - люди бережливые, считают, что она еще может пригодиться в хозяйстве. Вторая дверь сарая, поменьше, ведет на сеновал. Эта, левая дверь, раскрыта настежь, и видно, как все загромождено там нехитрым дедовым скарбом - стоят самодельные деревянная кровать и стол, всевозможные ушаты, скамейки, сундуки, кухонный шкафчик.
Зашли в сенцы - посмотреть. Непривычно
– Берегись, не разевай рот! - крикнули нам сверху, и мы прошли в хату.
На месте только печь. Тяжеленная лава стоит наискосок посреди комнаты видимо, ее хотели выносить и бросили.
Около подпечка стоял на коленях дед Стахей и скреб в нем кочергой.
– Вот хорошо, что зашли. Никак не подцеплю, чтоб им пусто было... Лапти там... Оборы ременные... Может, на кнут или еще на что сгодятся. Который из вас потоньше?
Я тоже стал на коленки и сунул голову в подпечек.
Бр-р, как там темно... Будто в пещере какой.
Глаза немного пообвыкли, и я увидел под стенкой бугорок высохшей земли и какую-то порку. Валялась разбитая бутылка, стоптанные ботинки, пустые консервные банки - припасал, наверное, дед для рыбалки... Лапти лежали возле стенки у самого лаза. Я выбросил их и подался назад, как рак.
Дед выдернул ремни и швырнул лапти назад под печь.
– А вот куда я спрятал письма Миколкины, документы всякие, значки хоть убейте, не помню. Раз тюкнуло в голову: "В завалинке, под кострицей!" Раскидал все подчистую - ничего не нашел... А там и карточка Миколкина была, в летчицкой форме. С женой... Забыл я уже Колино лицо... Все силюсь припомнить, голова трещит - и никак... Какое-то лицо молодое перед глазами и все...
Дед потер кулаками веки, как ребенок.
– Вот разве дотла хату разберут, тогда что-нибудь найдется...
Нам захотелось тут же начать поиски. Но ждала нас телега с камнями, и надо было ехать еще...
Вышли во двор.
Высоко в небе кругами плавали, распластав крылья, аисты. Оттуда доносился их ликующий клекот. Радовались птицы хорошей погоде и ясному небу, миру на зеленой земле...
Как аисты, торчали на хате, постукивали топорами мужчины-строители. Шесть наверху, двое внизу - оттаскивали старую солому и остатки жердей.
Отец Гриши сидел над самой дверью в сени и курил, подставив под цигарку ладонь. Он плевал вниз черной от пыли слюной, недовольно морщил запыленное лицо...
НАХОДКА
Вечер. На дворе деда Стахея разруха - не пройти.
Мы с Витей сидим на бревне под забором, уставшие вконец. Камни дают себя знать, это не мох. Собрали и привезли после обеда еще два раза...
Дед возится на сеновале, чем-то стучит, шебуршит - готовит постели себе и Грише. Потом собирает обломки жердей и несет в огород, подальше
Давно уже прошел улицей скот. В сараях отзвенели ведра - коров подоили.
Пришла моя мать, принесла деду кувшин молока.
– Если б человек так быстро строил, как разрушает... - говорит она, ни к кому не обращаясь, и останавливается около нас.
Из огорода потянуло дымком. Подошел к нам и дед.
– В войну еще быстрее было... Как корова языком целые деревни слизывала... - сказал он и пригорюнился.
Мать горестно покачала головой:
– Не дай бог опять войну пережить! Не дай бог... У меня еще от той руки дрожат...
Оставила деду молоко и напустилась на меня - почему не иду домой? Может, и я надумал от дома отбиться? Чтоб сию же минуту был в своей хате, не то запрет дверь...
Но мы с Витей не торопились. Нам хотелось дождаться Гриши.
Явился он, когда у нас лопнуло терпение. Руки - как у дегтярника.
– Назад с Витькиным отцом ехал. Мотоцикл испортился: и чинили, и в руках вели.
– Как Володя?
– Не видел, можно сказать. Не пустили. И три дня, сказали, не приходить, не будут пускать.
Больше от него ничего не добились. Вот чертовский характер! Знали бы не ждали...
...Когда утром я снова пришел во двор деда, там уже хлопотали Гриша и Витя, относили к сараю и укладывали под крышу коротенькие бревна из межоконного простенка. Оба успели запылиться, как мельники, только и разница, что не белая пыль, а желтая - труха.
– Сегодня не поедем за камнями?
– Грузовик послали. Пятерых взрослых твой отец выделил, надоело ему смотреть на нашу забаву... - объяснил Витя. - Сказал, если есть желание, помогайте около хаты.
Помогать так помогать. Мы таскаем эти бревнышки почти бегом, плотники не успевают их отдирать топорами от простенков. За длинные бревна хватаемся втроем и уже не бежим, а еле ползем.
Разломала завалинку. Кострица не рассыпалась, от нее можно отламывать куски, как будто она побывала под прессом. Гриша принес из сарая мешок и сказал:
– Вот... Носите кострицу в хлев, на подстилку.
Витя держал мешок зубами и руками, растопырив его верх треугольником. Бросил я охапку в этот треугольник, а Витя не удержался - чих! Край мешка выпал изо рта. Еще бросок - апчхи!
– Это ты, трубочист, изобрел такой способ? Смотри, как добрые люди делают...
Гриша взмахнул мешком у самой земли, и тот вздулся, как аэростат. Чаратун скоренько переступил через него, как будто хотел сесть верхом, и нацепил края на пальцы ног. Левой рукой он оттянул край кверху - получился тот же треугольник - и начал загребать в мешок кострицу правой рукой.
– Один управляешься - это раз, в десять раз быстрее - два! И чихать не будешь - три! - говорил он, загребая кострицу, и вдруг расчихался: чих-чих-чих! Часто, как из пулемета.