Земля вечной войны

Могилевцев Дмитрий Сергеевич

– Альпиняка це. С лагеря.

– А, через перевалы, небось, драпать собрался? Мимо нас? Курва, одно слово.

– Отпусти нас, – сказала Есуй. – Тогда мы, может быть, простим тебя.

– О, холера! Спицын, поучи-ка ее, кто и как здесь говорит.

Верзила подошел к Есуй и ткнул ее носком сапога в живот. Та согнулась, коснувшись лбом пола.

– Пока не спросят – молчать! Зяпу не раскрывать, – рявкнул верзила.

– Ой, дарма робыш, пане офицер. Дарма.

– Тебе, видать, тоже неймется. Так это у нас быстро. А может, мне с вами и не валандаться? Выпотрошить, да и катитесь восвояси. Экспедиция на Вахан, вот

же мать вашу.

– Не. Не атрымаецца, пане офицеру, – сказал Семен, улыбаясь. – Чуешь?

Майор замер, прислушиваясь. С улицы донеслось негромкое, но отчетливо различимое взревыванье.

– Ох, браце, браце. Ты полычыв, одын ты таки справны, стукарей ставыты?

– Спицын, проверь, – скомандовал майор, нахмурившись.

Минут пять все ждали молча: ухмыляющийся Семен, Есуй, побледневшая, прикусившая губу, майор, закуривший очередную сигарету, и Юс у двери. Его клонило в сон. Он оперся спиной о стену, прикрыл веки. Майор не отреагировал никак. Юс подумал, что всего пара шагов – и окажешься за майоровой спиной. У расстегнутой кобуры с пистолетом в ней. Но майор – не Алтан-бий. Он на две головы выше, и неизвестно, насколько тяжелее. И проворнее. В комнату вошел Спицын.

– Товарищ майор, у нас гости. Из штаба.

– Одни?

– На броне.

– Кто?

– Восьмой и одиннадцатый, Велюгин.

– О, холэра ясна! – Майор в сердцах раздавил окурок.

– Казав я тобэ – не москалься. Дали б мы тэбэ на лапу штуку, и поцелувалися б на розвитанне. Што, дочекався?

– Товарищ майор, они вас хотели видеть.

– Что, они сюда подняться не могут?

– Не хотят, – Спицын пожал плечами. – Требуют вас.

– Твою мать! Ты смотри, – пообещал майор Семену, – мы еще встретимся. Эти в штабе, а граница тут моя. Спицын, присмотри за ними, пока я выясню, в чем дело.

– Здоровеньки булы, браце! – крикнул Семен майору вслед.

Через полминуты после того, как закрылась за майоровой спиной дверь, Есуй, сидевшая на полу со связанными за спиной руками, подпрыгнула, будто подброшенная пружиной, выбросив одетую в ботинок ступню далеко вперед. Но белобрысый верзила оказался быстрее. Он развернулся как кошка, и Есуй, взвизгнув, покатилась по полу. Тут же он повернулся к двинувшемуся Юсу – как раз навстречу пригоршне пепла из пепельницы.

Все же Юса он ударить успел. Неточно, но очень сильно, – Юсу показалось, будто он налетел грудью с разбегу на бетонный столб. Внутри стало тесно и жарко, и нечем дышать, и он сполз по стене, судорожно хватая ртом воздух. Но еще раз развернуться ослепший Спицын не успел, – поднявшаяся с пола Есуй ударила его носком ботинка в печень, а потом, уже упавшего, в пах, в живот, с хрустом припечатала каблуком лицо.

– Тише, тише! – крикнул Семен. – Не забий! Стой!

– Спасибо, – сказала Есуй, тяжело дыша. – А теперь развяжи нас. У него нож на поясе.

Юс встал с пола, держась за стену. Осторожно подошел к скрючившемуся на полу, схватившемуся обеими руками за разбитое лицо Спицыну, нагнулся.

– Осторожнее! – предупредила Есуй.

Но тот не пошевелился, пока Юс вытягивал у него из ножен тяжелый спецназовский тесак.

– Давай, Юсе, – позвал Семен. – Давай швыдче. Нам таксамо трэба кой з ким покалякаты.

– Этому нужно руки и ноги связать. Юс, подай мне изоленту… вон, на столе.

Юс послушно подал. Есуй тут же, с хрустом отодрав длинную полосу, перемотала Спицыну заведенные за спину запястья. Потом, вспоров шнурки, содрала с него ботинки вместе с носками и, морщась от вони, окрутила лентой щиколотки.

– Пошлы, – кивнул Семен, – нас таксама чекают.

И Есуеву гвардию, и Шавера уже выпустили. Они сидели на корточках у машины, – по-прежнему под присмотром автоматчиков. Поодаль, рядом с майоровым бронетранспортером, стояла еще пара и крытый КамАз.

– Оставайтеся тут, – сказал Семен, – я до их пойду, розмовае.

Он направился к КамАзу. Навстречу из темноты раздалось негромкое: «Стой, кто идет? » – «Скажи, це Семен. Быстро»

Юс, подождав немного, пошел к своей машине. Его никто не остановил, не окликнул. Юс забрался на переднее сиденье, откинулся на спинку и закрыл глаза, – и не слышал, как получасом позже довольный, пахнущий коньяком Семен сказал, заглянув в машину: «А вот и герой наш. Усе, поихалы! »

К рассвету они уже были в Кызылрабате. Солнце выползло из-за близкого хребта, и Юс, приподняв отяжелевшую голову, увидел, как закраснелись полощущиеся на ветру клочья холстин, привязанных к высоким, гнущимся под ветром шестам. Шестов было много, по несколько возле каждого глинобитного дома-коробки и их кирпичных подобий. Шесты торчали даже из скелетов пары пятиэтажек, оставшихся с имперских времен. Холсты реяли, будто стая привязанных к городу белых птиц, и в безлюдной рассветной тишине, звонкой от заглохших моторов, было это странно, тревожно и нелепо. Ветер трепал полотнища, и поскрипывали шесты.

Здесь не было пыли, и не было земли. Под ногами лежал красноватый камень, гладкий от колес и ног, краснели вздымающиеся по обе стороны склоны. И врубленный в камень бетон заставы казался красным. Минуя ее, дорога уходила вверх, в узкое ущелье, упиравшееся в огромное алое солнце.

С людьми на заставе – первыми, увиденными Юсом в этом городе, – говорил Семен. Говорил недолго, потом выглянул из ворот, махнул рукой – заводись, мол. А в зеркало заднего обзора Юс увидел майора. Тот вышел на крыльцо с сигаретой в руках. И помахал вслед машинам.

– Что-то уж очень он довольный, – заметил Юс.

– То я тож на його месцы був. Не кожан день подарунки. А вось хлапец ягоны, Спицын – не, – Семен хохотнул. – Справно вы його прыклали. Запух весь. Но з им справы малыя. Вин, хоч и подкову гне, дурны как дятел.

– Так ты майору все-таки заплатил.

– А то ж. Його мяжа. Назад пойдем – навошта проблемы?

– Да, конечно, – согласился Юс. – Вы вроде давние знакомые.

– А то ж. Он земляк твой. Пинчук. Зондеркоманден «Дрыгва», як у нас козалы.

– Где это – «у нас»?

– У нас, – Семен нахмурился.

– … А ведь первый язык, на которым ты выучился говорить, – был русский, – вдруг сказал Юс. – Не «суржик» и не полесская «трасянка». И уж точно не «западенца». А чистый, хороший русский язык. Правда, Семен?

– Ты шо, хлопец? Не проспавси?

– Мне любопытно, почему человек так упорно прикидывается тем, кем он никогда не был. Зачем ты коверкаешь мовы? Ты же хорошо их знаешь, разве нет?

– Вот это, парень, уж точно не твое дело, – сказал Семен на хорошем, чистом русском языке. – И я буду тебе очень благодарен, если ты не будешь делиться своими наблюдениями с окружающими. Во избежание. Ты меня понял?