Земля вечной войны
Шрифт:
Потом стало холодно, будто ледяные шары, неслышно скользившие сквозь темное небо, подкатились ближе. Под ногами на берегу захрустел ледок. Юс, шатаясь, добрел до чайханы и заснул там, завернувшись в одеяло.
Тронулись в путь рано утром, едва рассвело. Юс сидел, ежась, на мохнатой коротконогой лошаденке, осторожно ступавшей с камня на камень. Шоссе уже давно не досматривали. Его изгрызли, завалили оползни, подмыла река. В одном месте в реку обвалился участок с полкилометра, и там, на вбитых в отвесную скалу кольях, устроили овринг. Ишаки не хотели идти, упрямились. Один сорвался в реку прямо
За оврингом, выбравшись на асфальт, устроили привал. Шавер шептался о чем-то с Семеном, показывая вниз. Семен хмурился. Киргиз из Есуевой свиты дал Юсу кусок твердого, как камень, горько-соленого сыра и высохшую лепешку. Юс моментально сжевал их, запивая вчерашним чаем из фляжки. Потом Шавер объявил всем, повторив для верности на нескольких языках: никто ни в коем случае не должен стрелять – пусть даже покажется, что по ним стреляют, или взрыв услышат, или какое другое дело. Не стрелять!
Строившие шоссе не считались ни с какими расходами. Прорезали утесы. Продалбливали тоннели, вгоняли стальные балки в склон, заливали бетоном, скрепляли скобами скальные трещины. Но высота, солнце и снег быстро крошили чужеродное, принесенное чужими руками туда, где выживала разве что вгрызшаяся в камни плесень. Асфальт пучился, тек, сползал за кромку дороги, заворачиваясь, будто заусенец на огромном ногте. Коробились бетонные плиты, лопалась проржавевшая арматура. Слезала, шелушась, с камней краска цифр, обозначавших отмеренное неизвестно откуда расстояние.
Было холодно. Под перевальным взлетом шоссе заросло толстой ноздреватой корой льда. Вырывавшийся из-под нее поток уже пропилил в асфальте русло. Объезжая его, ехавший впереди киргиз сорвал растяжку. – Хлопнуло негромко, из-под камней взметнулось зелено-желтое пламя; шарахнулась испуганная лошадь, – но мина, подпрыгнув, с жестяным скрежетком покатилась по камням, дымясь. Юс свалился с коня, ушибив локоть, закрыл голову руками.
– Не, хлопче, пронэсло, – сказал, подъехав, Семен. – Це старая. Сдохла.
На перевале увидели целую их груду: и тех самых пластиковых, и круглых, как бобинные коробки, противотанковых, и опутанных ржавой паутиной ребристых баллончиков-лягушек. Вокруг валялись магазины от «Калашниковых», раскуроченные патронные ящики из оцинкованной жести, каски, обрывки пулеметных лент. Венчал груду скелет – с автоматом в руке и каской на черепе, одетый в истлевшие зелено-пятнистые лохмотья.
– О, це рубеж ойчыны, холэра ясна, – Семен сплюнул сквозь зубы. – Не подходы к нему! Нэ бачыш – тамо мин до хера!
– Оставь ему что-нибудь, – шепотом сказал Юсу Шавер. – Только не еду. Еду не надо. Оставь.
Сам он выщелкнул из магазина патрон, осторожно бросил в общую кучу. За ним все, проезжая мимо, бросали – кто патрон, кто обрывок тряпки. Юс пошарил по карманам. Крошки. И все. И во внутреннем – пистолет. А рядом с ним – скомканный клочок бумаги. Юс вытянул его, развернул. Посмотрел на аккуратно прорисованный склон, четкие зубчики гор, круглую кляксу солнца над ними. Скомкал снова, бросил к ногам скелета, уставившегося из-под каски на запад.
До базы дошли только вечером на второй день. Шоссе все петляло и петляло по склонам, почти не спускаясь. И до самой базы, до низких, мощных бетонных клыков, врубленных в горный склон, так никого и не встретили. От шоссе отходили, бежали вниз и вверх по склонам тропки с не засохшим еще пометом на них, где-то невдалеке, за отрогом, заржал конь, – но на глаза ничего движущегося так и не показалось. У ворот – прямоугольного, низкого, загроможденного изломанным бетоном и арматурой жерла, уходившего под гору, – были свежие, с теплым еще пеплом кострища, – полукольцом, от клыка к клыку. Увидев их, Есуевы киргизы, все, как один, отказались идти дальше. Семен матерился, Шавер молчал угрюмо, чертя пальцем в пыли.
Юс чувствовал себя скверно. Его знобило, и очень хотелось есть. Пару выданных лепешек и сыр он сглодал за минуту и теперь сидел, скорчившись, обхватив руками колени. Ему не хотелось никуда идти и ничего делать, а только есть, есть, есть, и лежать, чувствуя теплую сытость, и есть снова. Будто внутри копошился ненасытный, жадный зверек, и кричал, и постанывал, и грыз.
Юс не спал почти всю ночь. Палатку дергал и бил ветер, и было очень холодно. Юс сжался в комок в спальнике, надел куртку, трое носков, шерстяную шапку. Не помогло. Холод будто сочился изнутри, из черной ледяной дыры где-то под сердцем. Утром Юс едва смог разогнуть посиневшие пальцы, чтобы удержать в них чашку густого чая с толстым слоем плавающего поверх жира.
Солнце уже спряталось за хребет, и от горы, сверху, от ледников приползла длинная тень, – будто придавила куском мерзлого чугуна. Юс подумал: надо встать. Достать палатку, спальник. Примус. Согреть воды. Хотя бы. Сосчитать про себя: три, четыре. И встать. Но сперва разлепить веки.
– Юс, Юс. Юс! Не спи, не спи! – Нина шлепнула его ладонью по щеке. Его голова вяло мотнулась в сторону. – Не спи, да вот же горе, замерзнешь, как кролик! Вставай! Хочешь пеммикан? Я для тебя специально в альплагере взяла, много, полный рюкзак. На, жуй, жуй!
Она пихала ему в рот бурые соленые кубики.
– На, коньяку хлебни… потихоньку, потихоньку. И еще пеммикану.
– Спасибо, – сказал порозовевший Юс.
– И еще коньяку… ну что, почувствовал себя живее? А теперь давай берись за свой рюкзак, – вон он лежит, – и пошли. Нам сейчас снаружи нельзя. Там, внутри, спокойнее. Пошли же!
Юс покорно взвалил на плечи рюкзак. Позади громко ссорились Есуевы киргизы. Шавер втолковывал им что-то, крутя пальцем у лба. Его люди сидели поодаль, держа автоматы на изготовку.
– В чем дело?
– Потом, – Есуй махнула рукой. – Все – потом. Пока – подальше от этих.
Они вскарабкались на груду бетонных обломков, проползли на четвереньках под нависшей плитой. Есуй зажгла фонарь, осмотрелась.
– Э-э, да тут снегу намело. Дальше нужно.
Они прошли по захламленному коридору направо, поднялись по ступенькам. Есуй заглянула в приоткрытую дверь.
– Порядок. Здесь. У тебя, надеюсь, палатка в рюкзаке? Ставь тут, на полу. У меня вода есть, два литра в бутыли. Можем чаю сделать.