Земля вращается со скрипом (сборник)

Курилко Алексей Леонидович

Мы идем к Соболеву, у него самогон, гитара и деньги!», - ты начинаешь ныть: «Ох, что-то мне это не нравится»... Бла-бла-бла, ню-ню-ню...

Может, у меня предчувствие.

Та ну! Даже если у тебя предчувствие чего-то плохого, ты должен в неописуемом восторге воскликнуть: «Санек! У меня плохое предчувствие! Давай скорее шуруем к Соболеву!»

Я разве отказываюсь?

Я не говорю, что ты отказываешься.

А что ты говоришь?

Я говорю, что ты ноешь.

Ты тоже

ноешь по поводу того, что я ною. Это вместо то­

го, чтобы в неописуемом восторге воскликнуть: «Супер, Леня,

ты опять ноешь!»

– Ладно, - рассмеялся Брюня, - поедем! Туда и обратно!

Хилый ветерок немного оживил у ног траву.Однако после Соболева, точнее после Соболевского само­гона под гитару, мы несколько ослабли. Брюня еще держался молодцом, а вот меня заметно покачивало.

К гастроному мы подошли без десяти девять, но он был уже закрыт.

– Что за беспредел!
– возмущался Саня.
– Еще десять минут, вашу мать!

Он разошелся, кричал, стучался... Безрезультатно. Разве что к стеклянной двери дважды подходила дородная женщи­на и грозила нам кулаком.

Безобразие!
– сказал Брюня и задумался.
– Слушай, Леня. .. А давай им витрину разобьем.

Зачем?

А зачем они закрываются на десять минут раньше? С несправедливостью следует бороться! Даже в мелочах!

Согласен, только... при чем тут витрина?

А мы при чем?

В каком смысле?

В прямом!

Подожди, я потерял нить разговора.

Меньше слов, - решил Брюня, - больше дел.

Ну, хорошо.

Мы порыскали вокруг, нашли по убедительному булыжнику...

Всякую несправедливость небходимо либо искоренять, либо - раз уже поздно - наказывать за нее.

Кого же мы накажем в данном случае?

– Никого! Но! Мы дадим понять, с нами так поступатьнельзя, мы не потерпим. Витрина - ерундень! С одной стороны! Но с другой, витрина - это мельница!

– Чего?

Витрина - это мельница, в которой... этот... как его? Дон Кихот! Витрина - это мельница, в которой Дон Кихот видел дракона.

Саня, ты бухой.

Не думаю. Ты готов?

– Да!

– Итак, кидаем и бежим, - предупредил Брюня.

– Я кивнул.

Сердце слегка забеспокоилось. Я ощутил знакомое чувст­во тревожной радости, или, если хотите, радостной тревоги.

Мы одновременно размахнулись и бросили свои камни. Они еще летели, а мы развернулись, но не побежали; спокой­но, не спеша зашагали прочь. За спиной раздался звон.

Хотелось прокричать что-то нечленораздельное, просто набор каких-то диких звуков...

Метров через тридцать мы услышали позади себя:

Эй, пацаны!

Не оборачивайся, - шепнул я Брюне, и тут же мы оба, ос­тановившись, медленно развернулись.

Мне стало не по себе.

К нам приближались пятеро парней, примерно нашего возраста, ну, может, на пару лет моложе, все до единого в спортивных костюмах. Я не рискнул бы даже предположить, будто вид их был мирным, а намерения дружелюбные.

Вы что творите?
– спросил один из них, когда они подо­шли к нам вплотную.

Ты о чем?
– я почти мгновенно отрезвел.

Сам знаешь! Мы все видели!

Я рад за вас.

Вы откуда?

А ты с какой целью интересуешься?

Что ты отвечаешь вопросом на вопрос? Ты что - еврей?

А ты что - сын прокурора?

В общем, беседа не клеилась. Возникла томительная и тревожная пауза. Ситуация была напряженная. Парни окру­жили нас почти со всех сторон - только позади нас никто не стоял - и явно ожидали приказа «фас».

Я глянул на Брюню. Тот смотрел на меня с нескрываемой надеждой и несколько даже просительно. (Так смотрят на ро­дителей дети в магазине игрушек.) Взгляд его выпивших глаз, казалось, умолял: «Ленчик, давай оторвемся. Мы им на­валяем. Не дрейфь, пожалуйста. Клянусь, наваляем!»

Ну что ж, рискнем! Может, сработает старое правило, гла­сящее - что если завалить вожака, остальные шакалы разбе­гутся. А главарь у них, видимо, этот, который со мной база­рил-

– Знаешь, брат...
– сказал я ему, но вдруг осекся, поглядел

наверх и ошарашенно пробормотал: - Черт, опять!..

И тот, естественно, как баран, тоже на мгновение отки­нул назад свою тупую башку... В ту же секунду я влупил ему кулаком по шее, чуть ниже кадыка. Глаза его вылезли из ор­бит, безуспешно хватая ртом воздух, он опустился на ас­фальт.

Напрасно я надеялся на чудо. Все парни сразу бросились в атаку, причем все четверо исключительно на меня одного. Я получил оглушительный удар ногой по уху. Меня шатнуло влево, где тут же нарвался на второй удар. Я упал на колени, согнулся и прикрыл голову руками.

Удары сыпались со всех сторон. Затем этих бешеных ка­ратистов, вероятно, принялся раскидывать Брюховецкий, потому что число ударов стало постепенно уменьшаться и наконец совсем прекратилось.

Я приподнялся. Помассировал ладонью онемевшую че­люсть, и на язык упал один из боковых зубов, который я вы­плюнул вместе с заполнявшей рот густой солоноватой кровью.

Парни окружили Брюню и, размахивая ногами, попросту не подпускали его на расстояние возможного удара. Саня рычал, как раненый медведь, и кидался то к одному, то к дру­гому, а пока тот отступал, остальные дубасили его своими ко­пытами со спины и с боков. Он бросался к другому, третье­му. .. И ничего не менялось... Но вот наконец он удачно схва­тил одного из них за ногу и, резко потянув на себя, нанес ему такой удар, что я удивляюсь, как у того голова не треснула наподобие перезревшего арбуза.