Земля
Шрифт:
«Нервная система ни к черту! Еще парочка таких историй, и я стану шизиком,— думал я, покачиваясь на обрывке лжеканата.— Надо будет срочно поехать отдыхать на юг. А пока займемся Штуковиной. Где же она, моя заветная?»
Я не удержался и взглянул вверх. Но что это? Слоноподобный паук в ярости бегал по разорванной паутине, топал ногами, хрустел челюстями, вращал зелеными глазами, под одним из которых наливался синяк, и брызгал ядовитой гадостью, а моя благоверная… моя благоверная… моя благоверная, обхватив лучик света руками, как заправский пожарный, съезжала вниз. При этом она ухитрялась с неистовой яростью грозить мне кулаком. На полу мы чуть не столкнулись. Не
Мы оглянулись кругом и поняли, что никакой Штуковины здесь нет и никогда не было, зато на полу… на полу в этом пыльном темном углу… под гигантской паутиной в этом Богом забытом темном углу… в свете единственного хилого лучика света, неизвестно как оказавшегося в этом удивительном темном углу…
28. Я выплыл из потока времени и огляделся по сторонам. Опять была ночь, и опять летняя. Я снова сидел за столом, но на этот раз не писал, не читал, вообще ничего не делал, если не считать того, что я дрожал крупной и неуемной дрожью.
Час или два назад я отвез Анфису в роддом и теперь сам агонизировал в корчах. Я мучился по двум причинам: переживал ту боль, что переживала Анфиса, и страдал от того, что не могу переживать ее так, как переживает она, потому что, как и любой другой мужчина, не в состоянии был представить себе боли роженицы.
Я прислонил голову к стене, бормотал молитвы, заклинания, нежности, просто бессмыслицу.
«Не буду спать… Не буду спать… Не буду спать…»
Порой я забывал, что Анфисы нет в комнате, ведь я сидел за столом спиной к нашей постели, и мне начинало мерещиться, будто она спала здесь, как всегда, иногда тихонько посапывая во сне и причмокивая губами, но мгновением позднее тревожная реальность брала верх над безмятежной забывчивостью, я возвращался из бессонных сновидений в сонливую явь, оборачивался и видел лишь пустую кровать со смятой простыней возле двух близнецов-подушек.
Когда-нибудь да кончится… Когда-нибудь да кончится… Когда-нибудь да кончится…
Я даже не успел сказать тебе: «Крепись, маленькая», не успел поцеловать, пожать руку на прощанье — суровый Цербер женского пола увел тебя, не пустив меня за порог. Потом мне выдали твои вещи, как бы намекая, что такое широкое платье тебе больше не понадобится, и именно его я сжимаю сейчас и ему шепчу: «Крепись, маленькая…»
Я видел боль. Она была красная, с золотыми вспышками и черными кляксами. И кляксы расползались и потихоньку застилали мозг. И вдруг — снова: золотой взрыв и красная муть по черному. Казалось — либо с очередной вспышкой все так и разорвется, либо черными кляксами все заплывет — и провалишься в обморок, и легче станет, потому что ничего соображать не будешь, но я не проваливался и не разрывался, а губы прокусывал и видел это красно-черно-золотое. Иногда-иногда — через красный туман — роение белых точек. И вдруг — ослепительный «бублик» над аквамариновым морем…
И детский гробик шесть месяцев спустя.
Когда-нибудь-да-кончится, когда-нибудь-да-кончится, когда-нибудь-да-кончится…
Это видение было столь чудовищным, что я как бы выпал из происходящего. А когда включился — понял, что опять еду верхом на времени, опять тащит меня, как Билли Пилигрима, своенравный поток.
И я очутился в будущем. Самом настоящем будущем, которое есть не что иное, как будущее настоящее. В этом будущем, похожем на сновидения, как все сновидения похожи на будущее…
29. Планета № 833, именуемая на диалекте Лотужьту, тоже показала себя с оригинальной стороны. Мы с супругой запросили по телефону состояние посадочной площадки и получили торжественное заверение в ее монолитности. На самом деле это оказалось вонючее болото, в котором водились склизкие лягушки хвосторотые и небритые тритоны жаброглазые, а поверху струились миазмы, миазмы и миазмы… Болото мы выжгли пертурбаторами, с аборигенами попрощались весьма сдержанно, а Лотужьту занесли в КДО (Кондуит Дурных Обитаний).
На планете № 1001, по-ихнему Гипокритике, нас вновь приняли радушно. Конечно, не так, как на Покадлакаяке, но и не скупо: два больших букета цветов, джаз-банд на космодроме, поданный в лучшей гостинице обед из шести блюд на сорок персон (все достойнейшие люди),— все это пришлось нам по сердцу. Мы отблагодарили аборигенов, подарили им всем по сувенирному значку «Земля-Гипокритика» и отчалили. Уже в пространстве мы случайно подсмотрели их телевизионную передачу.
«Вот дерьмо-то,— сообщал в Последних Известиях диктор Гипокритиканского телевидения,— прилетели, нажрались и улетели. Только спугнули своей кретинской лама-дрицкой ракетой богатых купцов с Подри-хари-лири-мирии. Ишь, растрющили свои пертурбаторы на космодроме — поди их объезжай! Тьфу, зараза!»
Пришлось и эту планету отнести к ЧЗП (Числу Запретных Поселений).
На планете № 1578 (местное наименование — Эваговаизва-мва) нас вообще никто не встречал: туземцы были погружены в свои собственные дела, личные мысли и частные задачи. Около суток мы проторчали на этой планете и все время гудели клаксоном, стараясь привлечь к себе внимание. Безрезультатно. В общем, и этот обитаемый мир попал в ПОЗ (Перечень Отвратительных Земель).
После «-мвы» наши силы иссякли. Мы почувствовали, что устали. Пиво в холодильнике кончилось, и хотелось поесть чего-нибудь свеженького. Но мы знали, что где-то в гиперпространстве, а может, просто в космосе, а может, и вовсе в пространстве, а если не в пространстве, так уж обязательно во времени — есть, крутится, летит одна планета, просто Добрая Планета, без всяких диалектов и наречий Добрая, на которой живут добрые люди, делают добрые дела, думают добрые мысли и говорят добрые слова. И мы уже летели к этой планете, мы уже нашли верный курс и больше не мчались с бесконечной скоростью в тартарары, как вдруг в самом центре того распроклятого гиперпространства, на крохотной планетке…
30. Пятый и последний этаж включал кухню и детскую. Что это была за кухня! И что это была за детская!
В кухне — чуде техники — все было до предела автоматизировано. Электроплита и электромойка. Электросушка и электростирка. Духовой шкаф был оборудован ВЧ-установкой для моментального приготовления пищи. Здесь же был несерийный повар-робот с программным управлением. Его память вмещала более тысячи рецептов. Сырые продукты и полуфабрикаты загружались в приемный бункер и без постороннего вмешательства проходили все стадии кулинарного процесса, вплоть до сервировки блюд. Конечно, можно было готовить и вручную, однако чисто для развлечения.
В маленькой комнатке по соседству находился автомат-парикмахер. Я сел в кресло, надел на голову никелированный колпак, подвешенный на гибком кронштейне к серому ящику с мигающими лампочками, и за чтением утренних газет не заметил, как оказался подстриженным по последней моде.
За стенкой что-то щелкало и еле слышно гудело. Я вызвал по селектору представителя СУ (он что-то проверял в детской) и спросил его о причине звуков.
— Может, какая-нибудь неисправность? — осведомился я.