Земля

Чиковани Григол Самсонович

Важа поднял голову и взглянул на портрет Ленина, висевший на стене кабинета. Вождь был в своем рабочем кабинете в Кремле. Он стоял, опершись на стол, склонив голову набок. И Важе показалось, что Ленин внимательно и задумчиво слушает их беседу.

Тариел тоже посмотрел на портрет вождя и понял, что причиной тревоги Важи была не бессонница и не вчерашняя ночь. И даже не консервация строительства его участка. «Да, он знает про арест Гангия!»

— Вот и я стал большевиком, потому что поверил Ленину, — сказал Тариел Карда. — Я родился и вырос в этом городе. Здесь и работал грузчиком в порту. Здесь же стал руководить нелегальным марксистским кружком.

Знаешь, какой это был спаянный, сильный коллектив? Я любил этих людей, и они отвечали мне тем же. Я любил море, порт, завод, город. Мне очень хотелось учиться, но в один прекрасный день партия направила меня на село. Мне было тяжело оставить друзей, порт, завод, море, город... И еще одну женщину... К тому же я плохо знал село, крестьянский быт и характер людей, но все равно поехал. Я осознал, что так нужно было для дела, для партии, и поехал.

— Тогда было другое время, Тариел!

— Другое время?! — угрюмо посмотрел на Важу начальник управления. — Что значит другое время? Для коммуниста время не играет никакой роли. Коммунист всегда солдат партии. В горе и радости. Всегда. — И потом, уже успокоившись, продолжал: — Я никогда не думал о себе — только о деле. И самым великим делом был для меня человек, народное дело. Самое великое достояние человека — человек, говорил Ленин. И так должен думать каждый коммунист. — Тариел сел. — А потом было село, я полюбил крестьян, прикипел к ним всем сердцем и начисто забыл о городе. Но партия вновь перебросила меня сюда, секретарем горкома. А потом меня назначили начальником управления нашего строительства. — Тариел вновь встал, подошел к окну и стоял так некоторое время, опершись о подоконник, спиной к Важе. — Мне понятна твоя боль, Важа... Мы приносим твой участок в жертву грандиозному делу. А такое дело редко обходится без потерь.

— Когда люди узнают, что работа на участке приостановлена, мы не досчитаемся многих. Больше половины крестьян уйдет от нас, навсегда уйдет. — Важа смотрел на Карда запавшими глазами. Он хотел оправдать свое решение не только перед Тариелом Карда, но и перед самим собой, но это никак у него не получалось. Лицо Андро Гангия стояло неотступно перед глазами. «Так хотел Андро, только об этом и мечтал Андро — собрать все силы в кулак на Чаладидском участке. И Андро был прав, прав!» — не отпускала Важу неотвязная мысль.

— Пусть уходят те, кто пришел к нам лишь ради земли, — отрезал Тариел.

— Кто же тогда работать будет, Тариел?

— Те, кто останется... И еще техника. С каждым днем мы будем получать все больше техники. Сейчас на стройке работают экскаваторы и бульдозеры лишь английского и немецкого производства. Но скоро мы получим свою, отечественную технику. Не всегда же нам жить по-нынешнему. Наши экскаваторы будут получше всех этих «любеков», «пристманов», «менике» и «коппелей».

Важа боролся с желанием тут же, не сходя с места, согласиться, признать правоту Тариела. Он встал.

— Все, что вы говорили тут, — чистейшая правда, но вы должны отпустить меня, Тариел. Вы прекрасно знаете, что без труда нет для меня жизни, однако...

— Садись! — резко приказал начальник управления. — Ты, верно, плохо меня слушал! — не скрывал раздражения Тариел.

— Может быть... Но я слушал как мог.

Татиел Карда видел, что Важа встревожен и расстроен ничуть не меньше его и что причина этого кроется вовсе не в упразднении Ланчхутского участка. Он взглянул на стенные часы.

— Уже время начинать совещание, — Тариел подошел к двери и дважды повернул ключ. Затем,

подойдя к столику, начал: — Я чуть ли не слово в слово повторил то, что говорил вчера. Но я не то хотел сказать... — Тариел, понизив голос, обернулся к двери. — Ты по-прежнему просишь освободить тебя от работы. И я, оказывается, впустую говорил с тобой все это время. — Он посмотрел на Важу и еще раз убедился, что тот все знает уже. Теперь его не уму-разуму надо было учить, а просто поддержать. Однако он не сумел этого сделать. Просто не совладал с горечью. А надо бы. Он обязан сказать Важе все. Сам. И никто другой. — Важа, Андро Гангия неизлечимо болен. У него рак.

У Важи все внутри похолодело.

— Что ты говоришь, Тариел? — еле вымолвил он.

— Об этом знают лишь три человека.

Важа не отрываясь смотрел в бледное, в бисеринках пота лицо начальника управления.

— Всего лишь трое. Я, врач и сам Андро.

— Кто бы мог подумать...

— Да, глядя на Андро, никто бы об этом не догадался. Однажды он невзначай обмолвился: большому делу, мол, необходима страсть, вера и твердость. Медицине, оказывается, известны случаи, когда страсть, вера и душевная стойкость побеждали недуг, даже саму смерть. Он не раз говорил, что пока не будет осушен Чаладидский участок, смерти он не по зубам. И он был убежден в этом... — Тариел запнулся, замолчал. — Андро наверняка одолеет смерть. Человек с его убежденностью все побеждает, даже смерть.

Тариел Карда надолго замолчал. Было заметно, что ему хочется что-то сказать, но не хватает решимости.

Важа выжидательно смотрел на него.

— Однажды Андро сказал мне: если все же смерть одолеет меня, назначь на мое место Важу Джапаридзе...

— Андро?! Обо мне?! — едва выдавил из себя Важа.

— Да, Андро. Ты понял?

Важа покачал головой:

— Нет, я ничего не понимаю, Тариел.

— Такова была его воля. — Тариел достал платок из кармана брюк, чтобы вытереть лоб. Рука его дрожала, бессмысленно мяла платок и потом запихнула его в карман кителя. — Важа, со дня моего вступления в партию, в подполье, при каждом ответственном деле плечом к плечу со мной стояли коммунисты — мои друзья. Я всегда надеялся на них. Вот и теперь я не могу без надежды ни работать, ни жить, ни даже добиться чего-нибудь путного. Таков и Андро. Если смерть одолеет меня, сказал он, назначьте Важу на мое место. Он надеялся на тебя, думая так. Надеялся как на друга, коммуниста и инженера.

Но Важа не слышал ничего. Вдруг он резко поднял голову и спросил:

— Что ждет Андро?

— Этого никто не знает, — ответил Тариел Карда упавшим голосом.

В приемной толпился народ, пришедший на совещание. Секретарша постучала в дверь, чтобы напомнить начальнику, что все в сборе. Но Тариел Карда не обратил никакого внимания на этот стук. Зажег папиросу и глубоко затянулся. От дыма у него вдруг закружилась голова. Важа знал, что Тариел не курит, разве только на работе, нервничая, но никогда не затягивается.

— Не кури, Тариел, — сказал Важа.

— Андро говорил, что ты талантливый инженер, большое будущее ждет тебя впереди. Но я не могу не сказать и того, что Андро считал тебя тщеславным и эгоистичным.

Важа смутился. Он сидел, низко понурив голову. Оказывается, Андро Гангия заботился о нем, противнике своих поправок, невзирая на его, Важи, недостатки, считал своим преемником. «Неужели мною двигало тщеславие? Нет, нет. Однако Андро думал так. Наверное, так оно и есть. Он бы и сам сказал мне это, наверное бы сказал».