Земля
Шрифт:
— Одним словом, милок, нам и без слов все ясненько, — Эбралидзе глухо басил своим низким, хрипловатым голосом, так не вязавшимся с его тщедушной фигурой. — Лучше безо всяких там затей сказать нам: собирайте, мол, любезные, манатки и катитесь-ка отсюда на все четыре стороны.
Сиордия с удовольствием сощурил и без того узенькие, как прорезь копилки, глазки и отодвинулся от Эбралидзе.
— Не за тем мы сюда пришли, Кириле, потерпи маленько, дай человеку слово сказать, — спокойно отозвался парторг.
На сей раз Сиордия подтолкнул
— Вы, верно, с гостинцами к нам пожаловали. Так раздавайте их, чего уж там!
— Мы пожаловали с тем, чтобы перевести вас на другой участок, — чеканя каждое слово, сказал Важа, глядя Керкадзе прямо в глаза.
Ничего больше Эбралидзе не требовалось:
— Спасибочки вам, милок, зря беспокоились. Так вот гуртом и погоните нас на другой участок, а там еще куда-нибудь, так, что ли? Только не стоит трудов. Не на дурачков напали. Мы и сами с усами.
— Товарищи! — В голосе парторга послышалось раздражение. Он даже не посмотрел в сторону Эбралидзе. — Слово имеет Важа Джапаридзе.
— Не желаем!
— Нечего лясы точить!
— Нашли дураков!
— Сыты по горло!
— В другой луже половите рыбку!
Сиордия едва скрывал восторг. Голоса раздавались из его окружения.
Важа Джапаридзе совершенно не волновался и даже сам дивился своему спокойствию. Зато Серова волновалась страшно. Бледная и напряженная, глядела она из зала на Важу.
— Успокойтесь, товарищи! — Джапаридзе встал и обратился к рабочим, сидевшим возле Сиордия: — Я постараюсь подробно изложить вам суть дела.
Вовсю заработали локти Исидоре. Тенгиз Керкадзе сплюнул цигарку и крикнул:
— Всего уже наслышались, довольно!
— А ты, Керкадзе, перестань с чужого голоса петь, — сказал Важа и взглянул на Сиордия. — Пересядь оттуда и брось дымить.
— С чьего же это он голоса поет?! — не сдержался Сиордия.
— То-то и оно, что с твоего, — резко отрубил Важа. — Да и Кириле твой подголосок.
Все как по команде повернулись в сторону Сиордия, Тенгиза и Эбралидзе.
Тариел Карда внимательно приглядывался к собравшимся. Он ожидал искренних, открытых выступлений и заранее приготовился спорить с ними. Джапаридзе должен был разъяснить необходимость выполнения решения «Главводхоза» и убедить всех в его пользе для общего дела. Однако пока что открытое недовольство выражали лишь люди, настроенные Исидоре.
— Продолжай, Важа, — ободрил он Джапаридзе.
И Важа по-дружески, безо всякой официальщины, так, как он обычно разговаривал с рабочими, десятниками, прорабами, техниками, гидрологами, драгерами — со всеми, с кем ему приходилось работать, сказал:
— Товарищи, вам хорошо
— А для нас и сейчас тяжело отказаться от него. И мы против, — встал Эбралидзе. — А вы пошли на попятный. С чего бы это вдруг?
— Потому, что лишь вчера и я, и Васо Брегвадзе убедились в нашей ошибке, — Важа не был уверен, разделял ли Васо его убеждения, но сейчас иного выхода не оставалось. — И я, и Васо Брегвадзе заботились лишь о нашем участке, даже не пытались осмотреться по сторонам. Да, все было именно так. И мне не стыдно вам в этом признаться, товарищи.
— Напрасно не стыдишься! — крикнул с места рабочий второго массива Эрмиле Джакели. — О своем участке только и надо думать. По мне, дружок, все едино, попадет ли пуля в человека или в камень, лишь бы не в меня. Своя рубашка ближе к телу.
— Это правило не про нас писано, Эрмиле. Для нас не все равно, в кого эта самая пуля попадет. Мы были ослеплены любовью к своему участку и ничего не желали видеть дальше своего носа. Мы не понимали, что концентрация всех сил и всей техники на Чаладидском участке намного бы ускорила дело, что именно этим путем мы обеспечили бы в кратчайший срок землею всех рабочих и колхозников, работающих на нашей стройке. Повторяю, мы не понимали этого, ибо были ослеплены любовью к нашему участку. Ведь сколько поту мы здесь пролили — с Палиастомское озеро, не меньше... Товарищи, не все ли вам равно, где вы землю получите — на Ланчхутском или на Чаладидском участке?..
— Кто тебе сказал, что все равно?
— А ты нас спрашивал?
— Ланчхути, дружок, в Гурии, Чаладиди же — в Мингрелии. Как же это может быть все равно?!
— Все равно человеку на том свете, а на этом не скажи...
— Кто это разделил Гурию и Мингрелию, Эрмиле, а? Ничего себе, пальцем в небо угодил, чудак.
— А по мне лишь бы землицу побыстрей получить, а будет ли это в Гурии или в Мингрелии — безразлично.
Все зашумели, голоса раздавались со всех сторон, присутствующие разделились на группы.
— Поверьте мне, товарищи, так вы гораздо быстрей получите землю. Каждый из нас может ошибиться... Я, к сожалению, поздно понял дальновидность и мудрость принятого решения. — Важа хотел сказать «принятого по предложению Андро Гангия», но вовремя сдержался.
Начальник управления внимательно слушал Важу. А Галина Аркадьевна не верила своим глазам. Она не узнавала Важу. Этот Важа не был ни тем Важей, который выступал на совещании в управлении, ни тем, который был в машине и укорял Андро Гангия, что тот слишком много говорит о любви, не был похож он и на Важу, стоявшего на дамбе и не обращавшего ни малейшего внимания на Серову, и даже на того, который, стоя на мосту через Риони, с болью и горечью говорил об Андро Гангия.