Земляной А. Орлов Б. Рокировка в длинную сторону
Шрифт:
Михаил Ефимович тоже попросил 'Правду', сто грамм и бутерброд с колбасой. Удивительный пионер, услышав заказ, поднял голову:
– А здесь можно поесть заказать?
– У нас буфет есть - с достоинством ответил проводник.
– Можем, например, пирожок организовать, товарищ пассажир, чайку там...
– Кофе у вас есть?
– не дослушав, спросил странный мальчик.
– Пожалуйста, две чашки черного кофе, покрепче, без сахара, потом... Минералка у вас есть?
– Нарзан.
– Бутылку Нарзана, три бутерброда. Пирожки с чем?
Проводник посмотрел на
– С яблоками и с малиной. А еще можно сосиски с горошком разогреть...
– И на всякий случай пояснил, - Сосиски - это такие колбаски маленькие. Вкусные, горячие. Ты, товарищ, в своем детдоме таких и не пробовал никогда. Эдакое диво не во всяком ресторане подают. Вот разве...
Михаил Ефимович заметил, что пионер собрался, было, прервать проводника в самом начале его оды сосискам, но услышав про детдом, передумал и лишь сказал коротко:
– Давайте. Сколько всего с меня?
Заказанный ужин стоил три рубля двадцать семь копеек. Саша вынул из кармана курточки пять рублей, полученных на сдачу в кассе, и снова углубился в чтение. А Михайлов продолжал поглядывать на него из-за газеты. Мальчишка как мальчишка. Лицо правильное, словно с плаката взгляд острый не зашуганный. Интересно, а с чего проводник решил, что парнишка - приютский? Михаил Ефимович одним махом осушил принесенные сто грамм, зажевал бутербродом, а проводник в это время расставлял на столике в купе бутылку с нарзаном, стакан, чашку с кофе, стеклянную горчичницу с блестящей крышкой...
Пионер, не поморщившись, единым духом выпил чуть не полчашки кофе и принялся за бутерброды. Ел он жадно, словно бы не разбирая вкуса, при этом не отрываясь от газет. 'А быстро же, чертяка, читает, - подумал Михайлов.
– Вон, Центральную 'Правду' уже осилил - за 'Ленинградку' принялся...'
Проводник тем временем принес еще одну чашку кофе, поинтересовался, когда подавать сосиски, высыпал на стол сдачу мелочью и вышел из купе. Михайлов поторопился за ним:
– Послушайте, товарищ...
– Да?
– обернулся проводник.
– Мне еще сто грамм с бутербродом, стакан чаю и... Вот еще что: почему вы, товарищ проводник, решили, что пионер - из приюта?
Проводник улыбнулся и разгладил роскошные буденовские усы:
– Так чего же удивительного, товарищ? Вы посмотрите, как одет-то? Все ж казенное. Так только в детских домах одевают...
– Тут он чуть наклонился и понизив голос посоветовал, - Вы только не вздумайте его 'приютским' назвать. Они этого не любят. Шибко не любят.
– Но к кому может ехать такой парень?
– Значит, признал его папанька, а может, нашёл. В гражданскую сколько семей разошлось - концов не найти. А вот часики у него интересные, да и денежка есть. Значит, не простой человек у него в Москве-то.. Нажалуется такой архаровец своему отцу, или кто у него там в Москве - взгреют. Решительно заявляю: взгреют...
Михаил Ефимович вернулся в купе, сел на свою полку и задумался. С одной стороны проводник - прав. Одежда у мальчика какая-то... Серая, мышастого цвета курточка, такие же штаны, на ногах - парусиновые ботинки, из тех, что никто не купит, кроме как от крайней стесненности средств. С другой - он, наконец, разглядел часы на жилистой худой руке. Наручные, да еще какие! 'Бреге', которые его, привезенной из Германии 'Омеги' стоят раза в три дороже. Если не в четыре. Билет на 'Красную стрелу' взял, завтрак себе чуть не царский заказал...
'Да ведь он - просто вор!
– мелькнуло в голове у Михайлова.
– Украл где-то деньги, часы и дал деру из своего приюта... тьфу ты!
– детского дома'. Вот и решение загадки! Михаил Ефимович снова поторопился к проводнику и, предъявив документы, велел вызвать милицию на вокзале.
– Пусть этого субчика прямо на вокзале примут!
– закончил он, и страшно довольный собой вернулся в купе, проигнорировав сочувственный взгляд железнодорожника. Остаток пути он сидел спокойно, предвкушая, как на вокзале милиционеры арестуют этого пионера, отберут у него ворованные часы и деньги, да и вообще... За этими приятными мыслями он задремал...
Приходила 'Красная стрела' уже около полудня, так что Александр на всякий случай выпил еще одну, третью чашку кофе, чтобы не оказаться по прибытии в Москву очумевшей совой. На вокзале поспать не удалось, а сидеть в вокзальном ресторане, тоже было не с руки.
Он давно заметил нездоровой интерес 'френча' к своей персоне, но не слишком волновался. Белов рассудил, что документы на бланках ОГПУ, с печатью и подписью одного из особо уполномоченных округа, что было равно званию полковника, сработают так же как в прежние-будущие времена действовал на милицию и полицейских спецпропуск-'вездеход', носивший в определенных кругах несколько грубоватое, но, в общем, верное название 'Иди на х...!'. В крайнем случае, Ляо должен был выручить. Ведь не актировать же родную советскую милицию прямо на вокзале? Убивать своих - вообще дурной тон, а уж делать это по столь мелкому поводу, совсем глупо.
А потому Саша спокойно доел поздний ужин или ранний завтрак, прочитал все газеты и даже успел полюбоваться пейзажами, неторопливо мелькавшими за окном.
Относительно реакции милиционеров он не ошибся. Не успел поезд полностью остановиться, как в купе без стука вошли двое милиционеров в фетровых шлемах с большими красными звездами. Один из них бесцеремонно ухватил Сашу за плечо:
– Документы!
Белов не торопясь достал командировку и временное удостоверение, выписанные Куан Ляо:
– Прошу, - и не удержался, чтобы не поёрничать.
– А что, милиционерам представляться уже необязательно? Что-то я про такой приказ по комиссариату не слыхал...
Второй милиционер, своим шлемом живо напомнивший Сашке британского 'бобби', сурово посмотрел на мальчика:
– Поговори у меня, умник...
– Всенепременно, только запишу номер вашего знака. Думаю, что предметный разговор там, где надо, будет иметь должные последствия.
Милиционер побагровел, и попытался было отодвинуть своего товарища, но тот уже увидел подпись и печать на предписании, и резко отпихнув напарника плечом, приложил руку к шлему: