Землю - кентаврам!
Шрифт:
– Да. И - нет. Хвостоковыряют в другом месте.
– А подробнее нельзя?..
– начал было я, но вдруг представил гипотетические детали и поспешно добавил: - впрочем, нет, не нужно!
– и до самого города мы сохраняли молчание.
Стоит заметить, что на протяжении всего пути в город разговоры оказались вовсе не в чести: Аскальдазд не на шутку опасался, что основательно потревоженный покой субъектов приватизации чреват неожиданностями в виде засад, наездов и покушений, и во избежание того проявлял настоящие чудеса в выборе маршрута, маневрировании и вождении. Я не подозревал раньше, что в умелых руках заурядный вездеход с воздушной подушкой - силовое поле модулирует под днищем пласт сжатого воздуха толщиной от нуля до метра, на котором машина как бы парит над поверхностью - способен на практике выставить насмех всю теоретическую механику с ее
Далеко опережая собственный шлейф из блестящих в свете выступивших звезд брызг над полями и из чернеющих в сумерках туч пыли над дорогами, мы совсем скоро начали притормаживать на городской окраине.
– Ты бледен.
– Как ни в чем не бывало, констатировал Аскальдазд.
– Устал.
– Как бы честно откликнулся я, бездумно теребя заклинивший замок ремня безопасности.
Вездеход остановился возле моего трехэтажного острога. Критически глянув на дверь, администратор предложил:
– Охрану могу поставить. А можешь у меня остаться. На ночь. Так безопаснее.
– Вряд ли. Сомневаюсь, что если кто-нибудь решится сводить с нами счеты, то отважится нагрянуть в город. И вообще, сдается мне, самые горячие головы сегодня исчерпали весь свой пыл, и продолжения не будет.
Администратор кивнул - мол, ничего ты о них не знаешь, но мне сейчас не до споров - и отправился восвояси, а я поднялся в свою комнату на втором этаже гостиницы вместе с останками разбитого дроида и едва ли не кровью добытым сегодня материалом. Над подоконником пристыженно висели два уцелевших дроида, которым я дал команду на возвращение сразу после обнаружения подбитого. Свалив карты, схемы, бланки и копии документов на стол, подошел к окну и стал столбом. Спать не хотелось, несмотря на то, что активность моего мозга, наверно, выдала бы эдакую шнуровидную энцефалограмму без намека на амплитуду и ритмы, благоразумно отбросив анализ и разбирательство сегодняшних событий на будущее завтра в соответствии с древней мудростью "утро вечера мудренее". О свидании с дневником не могло быть и речи. Ночь над городом раскинулась ясно и просторно, залитая светом лун и звезд. Приглушенный свет редких уличных светильников изредка перечеркивали летучие охотники за насекомыми. На окраину медленно, словно устало вползала с поля колонна сельскохозяйственных агрегатов. Припозднившаяся детвора жеребятами носилась по улицам, притворяясь, что не слышит родительских зазываний, то и дело раздающихся тут и там по городу.
"Самое время наведаться в кабак!" - возникла вдруг посреди вакуума головы мысль. Мысль была одинока, другой для возражения не нашлось, и я отправился в бар. Пусто в заведении и на площадке перед ним не было: местный бомонд по непреложной для всех миров традиции расслаблялся после рабочих будней. Конечно, в помещении соблюдался таинственно-интимный режим полутьмы; я ввалился внутрь едва ли не наощупь и сразу же был встречен приглушенным ворчанием со всех сторон, так как мое внедрение более напоминало встречу мяча с толпой футболистов. Впрочем, моя неуклюжесть оказалась здесь ни при чем: в заведении творилось столпотворение, местные завсегдатаи сгрудились в кучу вокруг некой диковины в центре, заполонив пространство кабака до самой двери. Потребовались секунды, чтобы определить диковину по голосу, а затем и разглядеть ее между слушателей: администратор авторитетно и в самых ярких красках повествовал о своих приключениях, как он везде и много раз сегодня спасал Ивана от верной смерти ради процветания общества. Послушав с минуту, я порадовался, что, по крайней мере, был охарактеризован им как "в наших обычаях и вообще в сельскохозяйственных и военных делах несведущий, но честный и добрый парень, хоть и наивный до глупости". На мою удачу, раззявившая рты публика появления в баре наивного до глупости Ивана не заметила, и я без привлечения лишнего внимания осел в закутке у дальнего края барной стойки, укрывшись от любопытных глаз за прикорнувшей на стойке чьей-то тушей. Заказал пива и вполуха принялся изумляться воображению Аскальдазда, равно как и возможности его
– Какая честь, светило кадастра разделило наш светский раут!
– раздался голос у моего уха, и туша кентаврида, за которой я укрывался, оторвалась от стойки, расправила торс и лицо, и оказалась старым добрым Настуриарием.
Зевнув, старик глянул на бармена и рявкнул:
– Оглох, что ли?! Издохнуть можно, пока ты, наконец, пойло принесешь!
– повернулся ко мне и извиняющимся тоном продолжил, - знаешь, Иван, сколько ни пытаюсь воспитать местную молодежь, а культуры и уважения к предкам никак не добьюсь.
– Ты валяешься два часа после того, как я принес бутылку, - невозмутимо произнес бармен.
– Старый пердун... да-да, тут каждый, даже глухой подтвердит, что я не голословен.
Услышав ответ старика бармену, из которого я понял лишь усвоенное час назад слово "хвостоковыряние", я во второй раз за этот день убедился, что составленная нашими лучшими специалистами по лингвистике программа обучения несовершенна. К чести бармена, когда он молча водрузил на стойку новую бутылку выпивки, всю отобразившуюся на его физиономии гамму ответных эмоций можно было передать одной фразой Джона Бэрримора "Овсянка, сэр!"
– Как тебе наша славная история?
– спросил я старика, кивком головы указав на заливающего посреди бара Аскальдазда.
– Чушь для идиотов!
– с чувством ответил Настуриарий, тряхнув седой бородкой.
– Я отца нашего администратора с пеленок знал, тот тоже администратором был, так сын в отца пошел: как дело говорить - два слова не вырвешь, хоть копыта отрежь, а как себя похвалить или народ к афере какой подбить, так даже я диву даюсь, в каких научных диспутах таких ораторов натаскивают?! Но не дурак, нет, очень не дурак - чего уж, станет он тут публику почем зря развлекать!
– я послушал немного в самом начале, минут пять, а потом у него все по кругу пошло, да на новый лад и с новыми подробностями, но я ведь не эти глупые и унылые пьяные хари, интеллигента не обманешь: намаялись вы сегодня с фермерами, набегались, настрелялись, наспорились, так он сейчас авторитет свой подкрепляет, да народ к себе располагает. А вдруг еще не остыл кто? Завтра, глядишь, сказки по окрестностям расползутся, и кто еще не угомонился, так почешется и решит: администратор-то больно крут, мол, так оно мне надо разве, против власти переть?!
– Что намаялись мы, то правда, - согласился я со стариком и честно сказал: - у меня складывается такое впечатление, что зачастую проще разговаривать, когда между мною и собственниками имущества ружейный ствол, а не порядочная дискуссия о кадастре, частном праве и самореализации личности.
– Народ у нас дремучий и горячий, с этим не поспоришь, ты только на эту морду неучтивую погляди!
– последние слова старик произнес на полтона громче, в расчете на слух бармена, так как бутылка была уже пуста на две трети, - но я тебе так скажу, Иван: ты знаешь, что это нам, кентавридам, надо, а они-то, работяги да фермеры наши, ни хвоста не знают, так зачем это им, которые не знают, надо?
Видимо, мой мозг был перегружен до крайности, так как ответа на вопрос с лету не нашлось. Я-то отлично знал и понимал, что им это надо. И самое главное, что я также прекрасно понимал, что без их участия добиться результатов никак не возможно, ведь они собственники, и вся реформа вертится вокруг их собственности, облегчая им с нею отношения. И отношения между собой тоже, кстати. Если они этого не понимают, нужно всего лишь растолковать. И пусть первое толкование происходит под прицелом, но ведь потому так получается, что они по недопониманию ждут обмана, так у них повелось, но стоит лишь довести до сознания собственников всю суть и пользу, и масштаб, как конфликтность ситуации разрешается сама по себе, тому свидетельством свежайший опыт...
– Ты-то меня понимаешь?!
– тряс я старика, который, кажется, снова спал на стойке, когда к нам подошел Аскальдазд.
– Пошли, Иван. Хватит на сегодня. Я подвезу тебя.
Свежий воздух мгновенно выветрил из головы хмель, оставив лишь усталость и осадок от разговора со стариком, из которого следовало, что кентавридам реформа не нужна начисто. Конечно, я ни минуты не сомневался, что такой настрой местного населения - заблуждение, но легче от этого не становилось, потому что не бывает удовольствия от работы, за которую тебя могут возненавидеть. Даже если и отблагодарят когда-нибудь через столетие-два.