Земная жизнь с пропиской в небе. Книга первая
Шрифт:
неопытен, школьная любовь и робкий поцелуй с одноклассницей остались где-то далеко, в училище он поступил в 16 лет и был самым молодым на курсе. Казарменный быт первых лет любви не способствовал, шла ломка домашней жизни под суровый быт службы. Андрей с гордостью отослал домой первую свою фотографию в курсантской форме, мать приехала на присягу с желанием немедленно забрать сына из училища и рассказала, что проплакала над фотографией всю ночь, не узнавая на ней своего сына, и думала то, что делает армия с детьми – очень жестоко.
На танцах к Андрею подошла милая девушка, протянула руку и просто пригласила на белый танец. В его глазах Ирина показалась красавицей, тонкий профиль лица, пронзительный взгляд, приталенное короткое платье. Дальше все завертелось в одном сплошном вихре: учеба, короткие самоволки, поцелуи в подъезде. Девушка держала его на дистанции целый год до последнего курса, пока, наконец, не привела к себе домой в шикарную квартиру с накрытым столом. Первый сексуальный опыт дался ему непросто. Андрей много слышал рассказов об «этом» и считал, что «дурное дело нехитрое», однако на практике он так волновался и торопился,
Не сразу Андрей понял, как глупо он попался в расставленные для него сети. Сначала ему одному с курса дали увольнение на сутки в праздничные дни, потом появление на проходной Ирины, затем неожиданное возвращение ее родителей, которые должны были уехать на праздники в другой город, но опоздали на самолет в Саратове и вернулись. Позже ему сказали, что он у нее был не первый курсант, однако ее отцу понравился именно Андрей, говорили, что он очень хорошо разбирается в людях.
Распределение Андрей Старов получил в лучшую дивизию военно-транспортной авиации, предполагалось, что служить он будет в Витебске, однако дальше влияние отца Иры закончилось. Андрей специально попросился в самый захолустный полк этой дивизии, рассчитывая проиграть в бытовом отношении, но выиграть в летной практике и перспективе роста. В новом полку встретили молодую семейную пару прохладно. Жить было негде, в гарнизоне стоял страшный холод, с большим трудом через пару недель их подселили в комнату на три семьи с общей кухней. В двухэтажном доме послевоенной постройки, деревянные полы скрипели, пахло плесенью. О горячей воде не могло быть и речи, ее не было во всем гарнизоне, но это поначалу не испугало их с Ириной, ведь в постели с накинутой поверх одеяла шинелью было так хорошо. Полк летал на новых для Андрея самолетах. После ИЛ-14 и АН-24, четырехмоторный АН-12 казался верхом совершенства. Низкий тяжелый гул запущенных турбин приводил к ощущению власти и гордости за экипаж. Легкое движение рычагами управления двигателями, и 60-тонная машина, подчиняясь твоей воле, медленно ползла по бетонным рулежным дорожкам к старту. Взлетный режим перед стартом заставлял самолет дрожать от нетерпения, сдерживаясь лишь тормозами, гул двигателей заглушал команды экипажа: «Экипаж, взлетаем, РУД держать». Птица отпущена на свободу, слышен слабый скрип свободных тормозов, самолет начинает разбег, гул двигателей уходит назад, скорость нарастает сначала медленно, потом стремительно – 120, 150, 180, 210 диктует штурман показатели прибора, и вот самолет в воздухе. Далее последовательные команды по уборке шасси, закрылков и почти сразу начинается воспитательные и трудовые будни твоего инструктора: «Уменьши угол набора! Куда вертикальную скорость разогнал? Правый крен убери, от курса на 5 градусов отклонился. Не зевай, левый разворот, маленький крен, размазываешь. Ногу дай, горизонт, мать твою. 100м высоты проскочил, скорость убери». Чуть успокаиваешься от второго разворота к третьему, а дальше подготовка к посадке. Элемент настолько сложный, что инструктор сажает сам. «Ну? Понял что-нибудь, почувствовал?» Андрей молча кивал, хотя не почувствовал и не понял ничего, кроме твердых уверенных усилий на штурвале со стороны инструктора. Шесть полетов, девять часов летной смены, в голове все шумит, слегка покачивает. На следующий день разбор полетов, постановка задачи и контроль готовности, на котором обязательно будут ругать за подготовку к полетам, сначала командир эскадрильи, потом полковые.
– Лейтенанты Зазулин, Старов, к доске, одному – маршрут, режим и профиль полета наизусть с магнитными и условными курсами, координатами поворотных пунктов по РСБН, второму – нарисовать ориентиры на боевом пути.
– Справились, рабочие тетради, карты на проверку. Так, в рабочих тетрадях нет двух разделов, карты переделать, и не забывайте, к понедельнику, чтоб были готовы карты на Дальний восток по северу и югу…
Это так возмущало в душе, какой Дальний восток, тут летать еще не научился, но приказ не обсуждался, все выходные клеили карты, потом полмесяца рисовали приводные, курсы, аэродромы. Первый раз получилось неряшливо, зато через месяц, после вывозной программы, Старов в составе экипажа уже летел на аэродром «Смирных» на Сахалине с опытным командиром корабля. Эти карты пришлось дорабатывать в ночь накануне вылета, такова цена небрежности при первоначальной подготовке. Капитан Зайцев Нефед Иванович недолюбливал Старова, выскочка недоученная, думал он про себя, а после объявления нового боевого расчета и перестроения Андрей занял место в строю за Зайцевым, что стало для капитана полной неожиданностью. Он поругался с комэска, зачем дали ему этого молодого, что он согласен на любого, только не Старова. Командир эскадрильи, подполковник Киселев, спокойно медленно растолковал капитану, что боевой расчет никто менять не будет, схитрил, что командир полка лично просил пристроить молодых к опытным командирам, назвав фамилию Зайцева, и пообещал, что из этого лейтенанта тот сделает пилота, который останется у него надолго.
Первый полет по маршруту дался Старову очень тяжело. Сложнее всего было освоить внешнюю связь с диспетчерами центров управления полетами. Сначала Андрей писал на бумажке под диктовку радиста то, что нужно было сказать, потом нажимал передатчик станции и с волнением все это тараторил, там переспрашивали, он не понимал, вмешивался командир экипажа и все подправлял. В московской зоне было еще сложнее, десятки экипажей пытались перекричать друг друга в эфире, Андрей сделал три попытки запросить снижение, но его никто не слышал. Командир не выдержал, коротко приказал заткнуться и сам управлял самолетом и вел связь. Что удивительно, на запросы командира всегда отвечали.
После посадки Андрей подумал, что ему никогда этого не освоить и, как побитый щенок, забрался на сидение, просидев до погрузки и следующего вылета. Вести радиосвязь при вылете из московской зоны ему уже не доверили. Второй этап освоения радиосвязи начался после занятия эшелона и ровного долгого монотонного полета через всю Россию с тремя промежуточными посадками. Голос окреп, связь стала более понятна, однако ошибок было достаточно. При проходе Новосибирска диспетчер коротко сказал: «С востоком». Андрей машинально ответил:
– Понял, – не понимая, что нужно перейти на другую частоту восточного сектора зоны.
Командир тоже не понял и после невнятного ответа Андрея сам вышел в эфир для уточнения команды. В самый начальный момент разъяснения диспетчера до Андрея дошел смысл сообщения, и он начал менять частоту связи, не дав командиру договорить. Дальше последовал сильный удар кислородной маской по голове пилота и, надо сказать, по делу.
На Сахалине они пробыли двое суток. Андрей рвался посмотреть все, начиная от магазинов, в которых ничего не было, заканчивая местными танцами в клубе. Но командир экипажа запретил туда ходить и тем более покупать у местного населения красную рыбу. Андрей возмущался такими решениями. Нарушив запрет, они вместе со штурманом купили у местного жителя по большой рыбине за довольно высокую цену и спрятали в самолете. На танцы тоже заглянули, но, испугавшись вида местной молодежи, быстро вернулись в гостиницу. В день вылета командир Зайцев приказал Андрею загрузить до Хабаровска вещи местного командира батальона и 200-литровую бочку кеты, которую потом разделили поровну на весь экипаж. Купленную втайне от командира рыбу Андрей забыл в самолете, разделенную из бочки рыбу пришлось раздавать по соседям, чтобы не испортилась. Командировка длилась полтора месяца, не было погоды, изменяли задание, грузили, выгружали… Морозы, гостиницы…
Первую похвалу от командира Андрей получил на обратном пути, после посадки на Чкаловской. Связь в московской зоне Андрей уже вел хорошо. Из этой командировки он вернулся другим летчиком, уверенным в себе, готовым к любым испытаниям. Изменения в летчике почувствовало и руководство, за что хвалили капитана Зайцева, однако Нефед Иванович считался неперспективным командиром корабля по возрасту, поэтому майором он так и не стал.
Через год Старова определили правым летчиком в экипаж заместителя командира полка по летной подготовке. Теперь уже Зайцев ходил к командиру полка с просьбой оставить Андрея у себя и напомнил об обещании комэска. Ему объяснили, что Старова надо готовить к вывозной программе на командира корабля, поэтому ставят в экипаж инструктора. Нефеду Ивановичу дали нового молодого пилота, которого он постоянно при всех ругал, неизменно ставя в пример Старова. В новом экипаже на Андрея легло много дополнительных обязанностей. Все вопросы управления экипажем внутри эскадрильи приходилось решать ему. Дисциплина, наряды, технические обслуживание – все ложилось на его плечи, так как замкомполка из-за занятости с плановыми таблицами появлялся редко даже на полковых построениях. Андрею пришлось вести его летную книжку, рисовать командирские планы полетов, что, в целом, способствовало его быстрому становлению как будущего командира корабля. Командировок меньше не стало, его сажали в другие экипажи, использовали, как резерв. С родным экипажем он летал только два раза, но обе командировки запомнил на всю жизнь. Первая случилась сразу после назначения, двойным экипажем с руководящим составом батальонов осуществить рекогносцировку всех пригодных аэродромов от Урала до Хабаровска с целью исследования практической емкости аэродромов по вопросам посадки, стоянки, заправки, питания от полка самолетов и выше. Сроки были сжатые, зеленый коридор обеспечен, поэтому летели без отдыха, Андрей успевал дремать в период недолгих стоянок, пока старшие офицеры уточняли возможности аэродрома. Тяжелей всех пришлось руководящему составу батальонов. Не привыкшие к длительным перелетам, обросшие, полупьяные офицеры, на них было страшно смотреть при возвращении на базу. Один из них сказал Старову, что он только теперь понял, чтолетчиков не зря кормят шоколадом, и что своих детей в летчики ни за что не отдаст.
Вторая командировка была составом полка в Сирию. 25 самолетов, с интервалом 10 минут, вылетели на загрузку под Оршу. Затем сели в Венгрии на дозаправку и дальше по нейтральным водам, огибая Израиль, вошли в северную Сирию. Ясная ночь, внизу горели целые города, пламя от пожарищ смотрелось страшно, казалось, что и экипаж сгорит под этим обстрелом. Приблизились к Дамаску, внизу темно, освещение выключено, взлетной полосы не видно, удаление 8, 4, 2, нервы напряжены до предела, прохождение ближнего привода, удаление 1 км, кратковременно включается подсвет полосы, приземление. Быстро освободили полосу для взлета предыдущих экипажей, разгрузились, не выключая двигателей, и на взлет – сплошной конвейер. В эфире по внутренней связи доклады – витебский экипаж попал под обстрел на земле, в экипаже раненые.
И вот – выход в нейтральные воды, напряжение спало, экипаж почти спит, Андрей с большим трудом держит голову, которая временами самопроизвольно падает на штурвал. Командир контролирует работу экипажа в полглаза, даже не подозревая, что главная опасность еще впереди. Самолет летит строго по центру воздушной трассы, между итальянским «сапогом» слева и Албанией справа, впереди появляется суша и сплошной грозовой фронт. По внутренней связи тихий голос штурмана Веремейчикова Евгения Ивановича: