Земная жизнь с пропиской в небе. Книга первая
Шрифт:
Проснулся он от яркого солнца, слепившего в окно, медленно вернулась память вчерашнего разговора. Яркий свет не радовал, комната казалась чужой, и лишь тяжелое, красное лицо уже опохмелившегося тестя заставило его сосредоточиться. Семьи у него практически не стало, развод непременно приведет к партийному взысканию и концу карьеры, не рассказывать же офицерам об изменах жены, позору не оберешься. Андрей отогнал от себя плохие мысли, он молод, ему 26 лет, сдал на первый класс, от штурвала его теперь никто оторвать не сможет. От коньяка Андрей отказался, давно определив себе правило: алкоголь не раньше 14.00. Он не курил, хорошо собой владел. По его спокойному лицу не было видно и следов вчерашней пьянки – ни волнения, ни чувств. Он настойчиво попросил тестя помочь с оформлением развода. Иван Степанович молчал, он уже жалел, что все рассказал Андрею, потому что позвонила Ира. Она узнала о приезде
– Не надо Ира, я все знаю.
Ему казалось, что через плотный запах духов он слышит пот чужого мужика. Брезгливость – ничего другого он не чувствовал. Ира расплакалась, объясняла, что когда вернулась к родителям, попала в окружение своих бывших поклонников и долго устоять не смогла. Она утверждала, что продолжает любить Андрея, что готова прямо сейчас ехать с ним в полк, наконец, завела его в комнату, повернула ключ и стала раздеваться. Андрей молча взял уже собранную сумку и вышел из квартиры. Он направился к своему товарищу по училищу, где провел бессонную ночь в разговорах и воспоминаниях курсантской жизни.
Развод Андрей оформил тихо и мирно. В ЗАГСе их ждали, молча, без особых вопросов, поставили штампы. Прощание с Ириной прошло тяжело. На глазах бывшей жены стояли слезы, Андрей еле сдерживался, эмоции переполняли, хотелось обнять эту женщину и все простить. Скорее, скорее уйти отсюда и больше в этот город никогда не возвращаться, думал Старов. Тесть обещал решить вопрос по партийной линии, направив в партийную комиссию определенную бумагу, не затрагивающую чести Андрея. В этот же день поезд увозил Андрея в другую часть страны, к своим родителям. Кампания в купе попалась веселая, молодежная. Андрей выпивал осторожно, можно сказать, мало, но в компании был своим парнем. Под ночь, когда все изрядно набрались, одна из девчонок затащила его в туалет. Было страшно неудобно, кончилось быстро, но девушка не обиделась, на прощание сунула ему в карман свой адрес незнакомого ему города. Во вторую ночь уже другого поезда он ехал в купе с маленьким плачущим ребенком. Не спалось, так он оказался в купе проводницы, к которой пришел за стаканом чая после полуночи да и остался. Он с такой силой и яростью терзал ее тело, как будто испытывал ненависть ко всему женскому роду. По поведению проводницы он понял, что эта злость и дала положительный результат. Андрею пришлось самому глубокой ночью открывать дверь вагона на остановке, проводница встать не могла, сказала, что у нее болит позвоночник. Этот блуд добром не кончится, подумал Андрей про себя, что собственно и произошло позже.
Город детства встретил его пасмурной дождливой погодой. Андрей очень любил своих родителей. Они воспитали его в любви, никогда не наказывали физически за проступки. Мать, бывало, разозлится, пошлет с глаз долой в свою комнату до самого вечера, но через 15 минут уже ласковым голосом зовет:
– Андрейка! Иди кушать, что ты там засел!
Отца знали и любили во всем районе. Он работал в управлении города и считался лучшим хозяйственником. Жили они без особых привилегий в квартире, которую ему выделил еще завод. Отец старался помогать людям, по возможности решал их проблемы и давал грамотные советы. Своих заводских товарищей часто принимал дома, никому не отказывал, но был справедлив и старался держать на дистанции людей, недостаточно умных, по его мнению.
– Андрейка, сыночек, как ты вовремя, я уже и телеграмму тебе в часть отправила!
– Что случилась, мама? – спросил сын, отпуская мать из своих объятий.
– Папа в больнице, врачи хотят делать операцию.
Отец встретил сына в больнице бодро, настроение было хорошее:
– Вот сын правая рука и нога стали плохо слушаться, лег провериться. Врачи говорят, что под шишкой на лбу опухоль образовалась, надо удалить.
Андрей долго рассказывал отцу о полетах, о том, как стал первоклассным командиром корабля, что облетал весь Советский Союз и был за границей в трех странах. Рассказ слушала вся палата, подошли и соседи. Гордость за сына переполняла отца, глаза наполнились слезами, которые он еле сдерживал.
– Как же ты теперь без своего «Беломора», отец, тяжело теперь? – спросил Андрей.
– Месяц уже не курю, как прижало, так и бросил. Вспоминаю теперь, как ты ругал меня, что мать дымом отравляю, – оправдывался отец.
Старов пришел на беседу к главврачу, представился, попросил разъяснить степень опасности операции. Врач его успокоил, опухоль не злокачественная, хирурги опытные, риск есть, но он минимальный. Накануне операции Андрей еще раз зашел к отцу, о своей жене ничего ему не сказал, чтобы не волновать. Отец чувствовал себя бодро, лишь на прощанье обнял сына и тихо сказал:
– Береги мать, она у нас трудяга.
– Пап, мы еще вместе повоюем.
– Конечно, сын, иди.
По словам врачей, операция прошла блестяще, Андрей на радостях отвез всей бригаде набор коньяка. К отцу его не пустили, он находился в реанимации. Отец Старова умер на следующий день от обширного инфаркта, сердце не выдержало, хотя было ему всего 56 лет. На похороны пришел весь город. Андрей в организации похорон участия не принимал, все, включая поминки, взяли на себя городские власти. Тяжесть происшедшего накрыла его позже, когда все закончилось. Остаток отпуска он провел с матерью, поддерживая ее, как мог. Уезжать, чтобы жить с сыном, она категорически отказалась, каждый день ходила на могилу мужа.
– Я отсюда никуда, похоронишь меня рядом с отцом, когда Господь заберет. Дочь здесь недалеко живет, поможет в случае чего, да и ты, сынок, не забывай, навещай меня почаще.
48 суток летного отпуска прошли быстро. Правильно говорят – одна беда не приходит, жди пару. Андрей возвращался в полк в начале июня совсем другим человеком, разведенным и потерявшим отца. Служба должна была осложниться тем, что холостяков запрещено продвигать по службе, есть указание Главкома. Но его ждали неожиданные новости. Приехал он утром и сразу пошел на построение в свой экипаж. Но ему объяснили, что 1 июня зачитали новый боевой расчет, что теперь его место – в третьем отряде третьей эскадрильи. Сначала Андрей воспринял это как шутку, первая эскадрилья собиралась переучиваться на ИЛ-76 первой. Старов рассчитывал быть в первых рядах. Посмотрев в грустные глаза членов своего экипажа, он понял, что это не шутка, пошел в конец строя. На построении его вызвали из строя и зачитали приказ командира дивизии о назначении старшего лейтенанта Старова командиром отряда. Дали три дня на прием должности. Три командира корабля его отряда были значительно старше Андрея, завоевать авторитет этих людей можно было только за штурвалом. Вечером того же дня он пришел на прием к командиру полка по личному вопросу, высказал недоумение по поводу своего назначения и сообщил о разводе с женой. Александр Григорьевич встретил своего бывшего правого летчика радушно, но деталей и причин назначения не сказал. Поставил задачу в ближайшие 4 смены получить инструкторскую программу и серьезно заняться отрядом, после Бокова там много проблем, особенно с дисциплиной. Про развод посоветовал пока помалкивать, некоторым офицерам только палец в рот положи, по локоть откусят.
– Надеюсь, вечным холостяком ты не останешься – на прощанье сказал он.
Часть 2. Надежда
Надя заканчивала пятый курс института и шла на диплом с отличием. Много слез было пролито над учебниками, записями английских текстов и произношением. Даже мать, глядя на страдания дочери, не раз говорила на первом курсе:
– Уходи из института, нельзя издеваться над собой до такой степени. Иностранный язык преподавала старая дева, выжимавшая из девчонок все соки.
– Бездарности, – не раз воспитывала она группу, – произношения нет, запас слов мизерный, о чем вы думаете! После первой сессии половину группы выгоню с треском.
Надя шла на свою первую сессию как на «голгофу», думая вытянуть кое-как на тройку, а потом решать: уйти из института или нет. Пожилой профессор внимательно слушал ее дрожащий тоненький голос, чистенькое английское произношение. Он понимал, что этой девочке не хватает только уверенности в себе. Когда Надя увидела в зачетке оценку «отлично», то была грани нервного срыва. Следующие годы студенчества прошли в более спокойных трудовых буднях, учеба стала даже интересной, ведь им, единственным в институте, разрешали изучать произношение, слушая БИТЛЗ. Девчонки из ее группы бегали на свидания, крутили любовь, иногда рассказывали такие подробности, что Надю невольно бросало в краску. Она росла в строгой семье, где и мысли не допускали, что их дочь расстанется с девственностью до свадьбы. Надя никогда не красилась, не делала маникюр, носила косу. Ухажеры у нее были, двум из них она разрешила себя поцеловать, но дистанция, которую она установила в отношениях с мужчинами, сразу охлаждала пыл молодых самцов. Они быстро теряли к ней интерес, переключаясь на более ярких представительниц женского пола. Надю это повторяющееся явление расстраивало, однако принципов своих она не меняла. Ее спасала природная общительность, начитанность, что позволяло сохранять дружеские и ровные отношения с девчонками и парнями. Еще в школе старый учитель географии вызывал ее к доске читать по учебнику новый материал.