Земные радости
Шрифт:
— Вам следует отправиться в Теобальдс, — выпалил курьер. — У короля лихорадка, и он зовет вас. Говорит, что ждет вас немедленно.
Бекингем насторожился и замер, как замирает кошка, узревшая добычу. Потом резко поднялся из-за стола и устремился в свои покои, собираясь переодеться.
— Коня мне! Джон, возьми себе коня. Составишь мне компанию. Ты знаешь дорогу лучше всех. И прихвати слугу. Как его величество? — бросил он через плечо.
— Скорее печален, чем болен. — Курьер трусцой бежал за Бекингемом. — Но повелевает, чтобы вы приехали. Принц уже там.
Взлетев по
— Может быть, сейчас! — провозгласил Бекингем и исчез в своих покоях.
Джон распорядился подготовить лошадей и послал гонца на кухню с просьбой уложить котомку с едой и питьем. Он ничего не сообщил Элизабет. Ощущение напряженного ожидания, исходившее от молодого герцога, зов приключения и чувство, что он живет в великие времена, — все это было слишком, чтобы помнить о семейных узах.
Когда герцог, громыхая, скатился по ступеням, такой красивый в длинной накидке и в сапогах для верховой езды, Джон уже сидел на одной доброй лошади, а вторую держал за поводья. Слуга, которому предстояло их сопровождать, появился на пороге конюшни.
Герцог посмотрел на Традесканта и искренне произнес:
— Спасибо.
Тот улыбнулся. Основным недостатком огромных дворовых хозяйств была медлительность. Мясо подавали наполовину остывшим, охоту приходилось планировать за много дней, и она всегда начиналась с многочасовым опозданием. Ничего нельзя было сделать по мгновенной прихоти, все нужно было готовить заранее. Так что это был величайший талант Джона — раздобыть на конюшне лошадь, уже вычищенную и рвущуюся в путь.
— Ты сможешь скакать верхом? — с сомнением спросил Бекингем, оглядывая одолженные у кого-то штаны и сапоги Традесканта.
— Вас доставлю, не сомневайтесь, — заявил садовник.
Его лошадь пошла первой. Ровной рысью они выехали со двора, оставив холодное серебро луны по правую руку. Джон направился на запад в сторону Уолтем-Кросс.
За свое двадцатичетырехчасовое путешествие они поменяли лошадей два раза. В первый раз стучали в дверь гостиницы до тех пор, пока владелец с большой неохотой, узрев золото в руках Традесканта, не одолжил собственных лошадей. Во второй раз, когда они нигде не могли найти лошадей, то попросту украли их из конюшни. Джон оставил записку их владельцу, в которой утром тому предстояло прочесть, что он оказал большую услугу великому герцогу и может обратиться к нему за вознаграждением.
Бекингема веселила предприимчивость Традесканта.
— Клянусь богом, Джон, ты зря теряешь время в своих садах. Тебе надо быть по меньшей мере генералом.
Похвала заставила Традесканта улыбнуться.
— Я же пообещал, что доставлю вас, и я это сделаю, — просто сказал он.
Герцог кивнул.
— Теперь я никогда не буду путешествовать без тебя.
Уже светало, когда они, совсем измотанные, достигли поворота на парадный въезд в Теобальдс. Сверху вниз на них смотрели темные окна дворца. Джон поднял глаза туда, где большой эркер выступал из стены, как палуба полуюта на парусном судне. Сквозь щели в ставнях просачивался свет множества свечей.
— В покоях короля не спят, — сообщил Традескант. —
— Иди и осмотрись, — велел Бекингем. — Если король спит, я вымоюсь и отдохну. Возможно, завтра меня ждет великий день.
Джон неуклюже сполз со своей лошади. Ткань одолженных штанов задубела от пота и крови, сочившейся из натертых седлом мозолей, и прилипла к коже бедер. Скривившись от боли, он на полусогнутых ногах заковылял к дому и поднялся по лестнице к королевским покоям. Солдат протянул пику и загородил вход.
— Джон Традескант, — проворчал садовник. — Я привез герцога. Дай пройти.
Солдат вытянулся по стойке «смирно», и Джон ступил в комнату. Там толпилось с полдюжины докторов и множество повивальных бабок и знахарок, которых призвали за их знание трав. В комнате царило веселье, пронизанное отчаянием. Кое-кто из придворных дремал в углах, некоторые играли в карты или пили. Все повернули головы, когда появился Джон, грязный и усталый после долгой дороги.
— Король не спит? — осведомился садовник. — Я доставил герцога.
Сначала казалось, что никто не может ответить. Все были настольно поглощены спорами о здоровье короля и ожиданиями его выздоровления, что за ним практически некому было ухаживать. Наконец один из докторов рысцой потрусил к спальне и заглянул внутрь.
— Не спит, — сообщил он. — Но не спокоен.
Джон кивнул и поспешил назад в холл. За его спиной засуетились придворные, готовясь к появлению величайшего фаворита из всех — Джорджа Вильерса.
Сам герцог тем временем сидел в кресле в холле с бокалом подогретого вина в руке, а перед ним на коленях стоял парнишка-слуга и вытирал грязь с его сапог.
— Король не спит, — коротко доложил Джон.
— Я поднимусь, — решил Бекингем. — Много там народу?
— Полно, — ответил Джон. — Но из важных лиц никого.
Усталой походкой герцог пошел к лестнице.
— Прикажи, чтобы мне приготовили постель, — бросил он через плечо. — И себе постели в моей спальне. Ты не должен отходить от меня ни на шаг, Джон. Ближайшие несколько дней я буду очень занят.
Традескант налил себе вина из фляги герцога и отправился выполнять его поручения.
Некоторые обитатели дома начали просыпаться, а многие и не ложились. Говорили, что король охотился, а потом почувствовал себя плохо. Вначале это была просто легкая лихорадка, и все понадеялись, что она скоро пройдет. Но озноб не отпускал, король бредил. Он боялся за свою жизнь, время от времени ему чудилось, что он снова в Шотландии и под одеждой у него холщовая хламида с толстой подбивкой, защищающая от ножа убийцы. Порой он просил прощения у своих врагов, которых судил по ложному обвинению, а потом вешал, топил или четвертовал. Бывало, Якову являлись ведьмы, и ему казалось, что они угрожают его жизни, — невинные старухи, которых он приказывал топить или душить. Иногда, и это было ужаснее всего, он обращался к своей матери, бедной Марии Шотландской, молил о прощении за то, что без единого слова утешения позволил ей взойти на плаху в замке Фотерингей, хотя она слала ему, горячо любимому сыну, письмо за письмом и никогда не забывала, каким он был в детстве.