Зеница ока
Шрифт:
— Ну, мало ли зачем, — философски протянул Елбай. — Всем известно, что водка вредна, а ведь пьют же.
— Ладно, — Даулетов хлопнул ладонью по колену, как бы ставя точку и закрывая тему. — С этим я попробую разобраться. А теперь давайте пить чай.
— Вот пиалы только три… — смущенно признался Далбай.
— Есть и четвертая. На дне сумки, — успокоил бригадира Даулетов. — Лишь бы чаю хватило…
Так просто сказал директор или намекнул на содержимое ядовито-зеленого термоса — не поняли «мушкетеры». Карликовый Елбай на всякий случай отодвинул его в сторону.
— Да и чаек у нас жидкий. Ак-чай. [10] Может, вам не по вкусу?
— Ничего, я не привередлив в еде и питье. Чем хозяева угостят, на том и спасибо.
— Ну и правильно, — поддержал Калбай, — Жаксылык Даулетович не девушка, нечего перед ним прикидываться.
Калбай взял термос и поставил на середину скатерти. Елбай заморгал глазами, улыбнулся виновато, словно просил прощения за смелые слова друга.
— Конечно, конечно…
— Не в ресторане ведь, а в поле, — успокаивал их Даулетов и добавил: — Но в поле-то мы первый раз встречаемся.
Note10
А к — ч а й — белый чай.
— Вот именно! — кивнул Далбай. — Настоящая жизнь в поле. Здесь мы рождаемся, здесь и умираем. Человек на земле — хан, без земли — ф-ф-фу! — он дунул себе на ладонь, будто сгонял невидимую пушинку. И даже посмотрел вслед — далеко ли улетела.
Калбай разделил курицу на четыре части — по ножкам и крылышкам, положил перед каждым на куске хлеба его долю. Отскорлупил яйца и тоже раздал по числу едоков. Потом потянулся к термосу. Но тут вдруг замешкался.
— Э-э! — брезгливо поморщился Далбай. Не понравилась ему трусливая неторопливость Калбая. Он взял термос, лихо отвинтил крышку и разлил по пиалам водку. — Рис надо поливать, чтобы хорошо рос!
— И дружбу — тоже! — добавил коротыш Елбай.
«Вот так влип! — изумился Даулетов. — Вот и почаевничал, вот тебе и ак-чай! Как поступить? Отчитать бригадиров, устроить разнос? Встать и молча уйти? Или сделать вид, что ничего не произошло?» Времени на раздумье не было. Он нахмурился и, не говоря ни слова, выпил свою дозу.
— Можно и так, — смущенно произнес Далбай. — Молча даже лучше. Слова — потом! Когда им станет тесно там, — он похлопал себя по животу, — сами выйдут наружу…
Все трое опрокинули пиалы: Калбай торопливо как-то, Далбай медленно, с удовольствием выцеживая влагу, Елбай — морщась и поеживаясь.
Далбай, крякнув, ухватил куриную ножку и вцепился в нее зубами.
— Между прочим, курица вкусна, когда клюет рис.
— На рисе мясо нежное, сочное, — поддержал его Елбай. Даулетов скосил глаза на Далбая:
— А курам-то хватит вашего риса?
Понял, куда клонит директор. Хотел смолчать, да вопрос ему был задан, и, проглотив кусок курятины, ответил:
— Хватит. План дадим.
— Какой план? — смеясь спросил Даулетов. Ему не хотелось переходить на официальный тон.
— Какой всегда даем. Да вы не волнуйтесь, — успокаивал Далбай. — Я понимаю, первая уборка, конечно, страшновато. Но план будет. Сами не заметите, как выполним.
Вот уж месяц все кругом только и делали, что успокаивали, уверяли: «судя по всему…», «есть все основания утверждать…», «виды на урожай хорошие…» и так далее. По чему «судя» и какие именно «основания», никто не мог растолковать. Но если судить по документам, если посчитать, сколько засеяно гектаров, а потом глянуть на эти самые гектары, то «виды» получались как раз весьма плачевными — растения ослаблены, всходы изрежены, тут и половину плана вряд ли натянешь. Откуда же оптимизм? Откуда такая уверенность?
— Не беспокойтесь, не переживайте зря, от этого только гипертония бывает.
— Гипертония — болезнь начальничья, — подхватил Калбай. — У них ведь как? Сверху давят, снизу давят — вот вам и давление нижнее и верхнее.
Все рассмеялись.
— Сержанова она, однако, обошла, — продолжал смеяться Даулетов.
— Обошла, — согласился Далбай. — Голова у него не болела.
— Значит, можно избежать гипертонии? — сделал вроде бы вывод Даулетов и вопросительно посмотрел на Далбая.
Тот поежился: неприятный вопрос задал новый директор. Похвалить Сержанова, так приревнует Даулетов, поругать — озлобится Сержанов. Он-то ничего дурного не сделал «мушкетерам». Доброту от него только и видели. За доброту злом не платят. Не принято у добрых людей такое.
— Так он давление-то понижал. На него сверху, а он на нас, а мы — еще ниже давим. Вот оно и расходилось на всех поровну.
«Так что же? И мне на вас поднажать?» — хотел спросить Даулетов, но не успел. Опередил его Елбай:
— Да не в том дело. Сержанов избежал, потому что человек он такой. Таким уж его создал аллах.
— Кстати, об аллахе, мушкетеры. Вы хоть его побойтесь. Запрещает он винопитие.
Встал Даулетов и не оборачиваясь пошел к машине.
«Почему же всякая дрянь приживается, несмотря на запреты, а вот к хорошему, хоть и очевидна его польза, людей приходится чуть ли не силой тянуть? — думал Жаксылык. — Где тут логика? В чем тут смысл?»
И еще он думал о том, что бригадир Аралбаев не поверил ему. Не поверил, будто Даулетов сможет что-либо сделать. А эти трое убеждены, что и делать-то ничего не надо. Ни-че-го! Все само собой образуется. Не выполним план — так выкрутимся, а и не выкрутимся — так все равно не пропадем. Что есть — то и благо, и лучшего им не надо. Потянешь к лучшему, упрутся, а то еще и боднут.
Даулетов влез в «газик», довольный тем, что хоть под конец озадачил бригадиров едким замечанием, и велел шоферу:
— Давай на хлопковую карту!
— Надо бы взять Елбая с Калбаем. Как обойдетесь без бригадиров? — посоветовал водитель.
— Как поле обходится, так и мы обойдемся.
«Газик» помчался по проселку к дальним участкам. Шофер понял директора: надо попасть на хлопковые карты Елбая и Далбая, пока там никого нет. Машина, прыгая на выбоинах и буграх, швыряя Даулетова то к дверце, то к плечу водителя, неслась будто на пожар.
Через какие-то десять — пятнадцать минут они одолели проселок и выскочили к хлопковым картам. Место тут было ровное, и глазам Даулетова предстало широкое поле с зелеными строчками молодого хлопчатника. Строчки тянулись от обочины дороги до самого горизонта. Так, во всяком случае, казалось.