Зеница ока
Шрифт:
«Размах-то какой! — обрадовался Даулетов, он любил степной простор, любил эту слитность земли и неба и мог часами любоваться ширью. Но теперь его вдруг что-то насторожило. — Откуда столько посевов? На плане совхоза вроде бы хлопковый клин тут не особенно велик…»
Он распахнул дверцу «газика» и ступил на серую от пыли траву обочины. Пыль тотчас взметнулась из-под ног густым облачком. Горячая, как пепел. Давно, видимо, рядом не было воды. Даулетов перешагнул пустой арык и пошел по сухой бороздке вдоль зеленых строчек хлопчатника. «Команда начать полив была дана чуть ли не в первый день моего появления в совхозе, — вспомнил он. — Отчего же не полили? Или только здесь сухо? А на других картах вода?»
— Проедем вдоль всего клина! — предложил он водителю, усаживаясь снова на сиденье. — Дорога есть?
— Найдем, — не совсем уверенно ответил Реимбай.
Он вырулил на вихлявую тропу, малонаезженную, почти заросшую травой, и медленно повел «газик» рядом с посевами.
— Нашел? — спросил Даулетов, следя за стараниями водителя.
— Вроде бы…
— Прежде не ездил здесь?
— Не приходилось.
До Даулетова Реимбай был подменным шофером дирекции и возил то агронома, то инженера, а то и самого бывшего директора, если его водитель заболевал.
«Сержанов, значит, не любил наведываться в бригады? — предположил Даулетов. — По сводкам планового отдела ориентировался. Сводки составляются аккуратно. К семи вечера листок появляется на столе директора. Надо будет глянуть, каково там нынче состояние посевов?»
Параллельно тропке тянулись сухие бороздки. Не дошла сюда вода. Или ее не было еще на всей карте бригады Елбая?
Даулетов всматривался вдаль, пытаясь найти кого-нибудь из членов бригады, но не находил. Поле будто покинули люди, и покинули давно. Сонным, брошенным, забытым казалось оно в этот полуденный час.
Реимбай время от времени кидал любопытный взгляд на директора: как он себя чувствует, сердится или равнодушно созерцает эту унылую картину. Разгадать настроение Даулетова было трудно. Внешне он казался спокойным.
Карта Елбая кончилась. Невысокая насыпь коллектора, поросшая кустарником, делила землю на два огромных участка. За насыпью начинались поля Калбая. Здесь тоже царила сонная тишина.
Наконец повстречали трех женщин. Оказалось, горожанки, с консервного завода, на прополке.
— Далеко ли полевой стан? — Даулетов чувствовал себя скверно, нелепость какая-то: директор спрашивает у приезжих. Но, слава богу, они его не знали.
— Километра два, наверное, — ответила одна из женщин.
— А в какую сторону?
— Дорога приведет.
Двинулись не спеша от насыпи на запад, куда вела почти что стертая колея.
Минут через десять глаза Даулетова уловили серую струйку дыма, поднимавшуюся над полем. Дымок — признак жилья, на него поспешил «газик», так спешит конь, чуя запахи родного аула. Реимбай поддал газу, и вскоре впереди вырисовались навесы полевого стана.
— Наконец-то люди, — улыбнулся Даулетов. — Обед, надо полагать.
— Да, время! — кивнул Реимбай.
Гостей на полевом стане не ждали. Из-под навеса никто не вышел, спали хлопкоробы, видно пережидая зной, или просто не посчитали нужным проявлять интерес к какой-то заблудшей в степи машине.
Нашелся, правда, один человек, заинтересовавшийся «газиком». Женщина-повариха, возившаяся у самовара. Она подняла голову, приставила ладонь ко лбу, защищая глаза от солнца, и стала разглядывать гостей.
— Здравствуйте! — сказал Даулетов, выбравшись из машины.
Женщина кивнула в ответ. Она, должно быть, не знала в лицо директора.
— Угостите путников чаем?
— Угощу, — слегка смутилась она, догадываясь, что перед ней не простой путник. Простые путники не в белых рубашках и не на машинах с шофером. — Проходите, садитесь, — протянула руку в сторону длинной скамейки и такого же длинного стола, сбитого из неструганых досок.
— Спасибо! — поблагодарил Даулетов. — Пройдем, сядем. А что, — поинтересовался он, — кроме вас, поди, никого больше нет на полевом стане?
— Отчего же нет, — возразила повариха. — Все есть…
— И бригадир?
— Бригадира, верно, нет. Бригадир на обед уезжает в контору. Жалгас есть. Он вам про все расскажет… Жалгас — муж мой.
Шофер, подошедший следом за Даулетовым к навесу, решил внести ясность и торжественно объявил:
— Женщина! Открой глаза. Это — новый директор совхоза, товарищ Даулетов. Обращайся к нему, как к руководителю, — Жаксылык Даулетович.
— Ой как трудно! — покачала головой повариха. — Можно называть начальника Жаксылык-ага?
Наивная простота подруги Жалгаса рассмешила Даулетова.
— Можно, можно… Можно никак не называть.
— Никак? А вы не обидитесь?
— Не обижусь.
— Э-э! — возмутился шофер. — От двух слов у тебя язык не переломится… Говори: Жаксылык Даулетович!
— Хорошо, хорошо… Жаксылык… Жаксылык… — запнулась все же на втором слове жена Жалгаса.
— Жаксылык Даулетович! — подсказал шофер и зло глянул на упрямую степнячку. Он догадался, что женщина нарочно упрямится.
— Не мучь ее, — все еще смеясь, попросил Даулетов шофера. — Пусть она поднесет нам чаю и пригласит мужа. Мы ведь не воспитывать чужих жен сюда приехали, а выяснять положение дел в бригаде.
— Я сам приглашу, — сказал Реимбай и направился было в сторону навесов.
— Не надо! — остановил его Даулетов. — Жена это лучше сделает.
Женщина тем временем залила кипятком чайник и поставила его перед Даулетовым. Улыбнулась ему, извиняясь. На шофера даже не взглянула, даже пиалу не протянула своему требовательному учителю.
— Вот это кстати! — кивнул благодарно Даулетов. — Жара нынче отчаянная.
Женщина поправила платок и пошла к соседнему навесу. Остановилась и крикнула каким-то взволнованным высоким голосом: