Зеница ока
Шрифт:
— Не совсем. Точнее — не только. Моя работа на стыке дисциплин — экономики и этики. Не знаю, смогу ли объяснить в двух словах, но, в общем, меня интересует такая мало еще изученная проблема, как нравственность экономики.
— Нравственность экономики? — переспросил секретарь обкома и, помолчав секунду, сказал: — По-моему, вполне понятно. А как вам? — обратился к Нажимову; тот, видимо, не ждал вопроса и вместо ответа кивнул поспешно несколько раз. — Ну что ж, — продолжал секретарь обкома, — нравственность экономики — это очень хорошо. И хорошо, что тема на стыке дисциплин, потому что науки различны, а мир — един. Правда, полагаю, что было бы целесообразнее «пристыковать» сюда еще одну науку — психологию. Впрочем, вы скоро и сами в этом убедитесь.
Последнее он произнес с едва уловимой грустью, то ли представил, с какими сложностями столкнется директор-новичок, то ли вспомнил что-то свое, но вдруг оживился:
— Хотите, подарю для вашей темы дополнительный довод? Так сказать, аргумент от филологии. Я ведь словесник. Преподавал когда-то русский и литературу и знаю, что есть такое понятие «философия языка». Так вот, утверждаю, что согласно ей слова «советская» и «совесть» не случайно созвучны… Подумайте над этим…
Еще одна секундная пауза, и секретарь обкома встал, давая понять, что разговор и так затянулся.
— А трудности — что ж — будут, конечно, но что касается нас, то помощь гарантируем. — И пожал руку Даулетову:- Действуйте, директор совхоза «Жаналык»!
Следовало бы, конечно, сразу оговорить, какова будет помощь обкома, на что можно рассчитывать, да неуместно было бы «торговаться» в такой серьезный и торжественный момент. И не стал ничего уточнять Даулетов, лишь спросил, когда надо приступать.
— Что тянуть! С той недели и приступайте. Нажимов представит вас народу. Секретаря райкома вы ведь знаете?
— Немножко.
— В дороге и познакомитесь поближе. Постарайтесь войти в контакт с Нажимовым. Вам вместе работать, и долго работать.
И все же беспокойно было на душе у Даулетова. Необычно как-то. Перемены не всегда приятны, особенно неожиданные. Они порождают тревогу, хотя разумом человек понимает их необходимость, без перемен нет движения вперед, самой жизни нет. Но это разумом. А сердце мается. Волнует его новое, неизведанное, непривычное.
Иные сердца, напротив, не могут существовать без перемен, напрашиваются на них. Радуются при первом дуновении свежего ветерка. Но не таким был Даулетов. Он понимал неизбежность и необходимость изменений, но что до сердца, до души, то по сердцу ему было как раз постоянство.
Дома, сказав жене о назначении, он тут же почему-то стал спорить с ней, хотя она не возражала и вообще не выразила ничем своего отношения к перемене. Стал доказывать, что директорство — это именно то, что необходимо ему и всей семье сейчас и что именно об этой должности он мечтал давно.
— Бог с тобой! — успокоила его Светлана. Жена Даулетова была русской, и ей очень шло это имя, не только потому, что светловолоса, но и во всем ее облике было что-то светлое, тихое, незлобивое. Умиротворяющее.
Ночью он не спал. Он понимал, что Сержанов добровольно ушел с поста, но удалить его из хозяйства почти невозможно, по крайней мере в ближайшие годы. Слишком долго варился он в этом деле. Он уже не просто кость в бульоне, он — сам отвар. Там, поди, каждый участок отражает систему Сержанова. Каждый бригадир в душе — маленький Сержанов. Дух Сержанова во всем. Даже двери коровников и складов небось скрипят так, как приятно его ушам.
Все переворачивать, все перестраивать, все переиначивать! — задавал себе задачу Даулетов. И загорался желанием немедленно начать ее осуществление. В огне решимости блекли как-то чувства тревоги и сомнений, которые появились вначале. Даулетов даже забывал о них, увлеченный подготовкой к предстоящей борьбе.
Порой, правда, огонь гас. И трезвый расчет подсказывал, что все переиначивать и не нужно, нет в том ни смысла, ни надобности. И вообще, если с приходом каждого нового директора заводить новые порядки, так это само по себе — разновидность беспорядка. Нужно взять все стоящее, а ведь есть оно, это стоящее, иначе на чем бы держалось хозяйство целую четверть века? Нужно принять готовый дом, до тебя возведенный людьми. Достраивай его, надстраивай новые этажи, ремонтируй существующие, пристраивай крылья и флигели, но не смей ломать до основания. Если каждый раз с фундамента начинать, так ведь и до крыши никогда не дойдешь. Да и люди не только строители, они еще и жильцы. Не забывай об этом. А жить на стройплощадке можно полгода-год, но не все же время. И еще одна мысль беспокоила и совестила душу: не кто иной, а именно он, Даулетов, заступает на место Сержанова. Было тут нечто, чего он стыдился вопреки доводам рассудка. Вот тебе и «нравственность экономики».
«Но я не радуюсь чужой гибели. Не радуюсь! Не хотел «гробить» директора «Жаналыка». Не думал об этом! — оправдывался Даулетов перед самим собой. — Не просился на его должность. Назначили. Заставили».
Душа принимала оправдание. На самом деле ведь так и было: вызвал секретарь обкома, сказал «Принимай совхоз», вот и вся недолга. Даже не спросили, хочет он быть директором или нет. Да и кого спрашивают при назначении? Подходящий человек — бери в руки дело. Двигай!
Душа принимала оправдание. Так то душа Даулетова. А вот душа Сержанова вряд ли примет этот защитительный лепет. Ей не докажешь, что не метил в чужое кресло, что выступал на курултае без мысли «спихнуть» руководителя «Жа-налыка», что руководствовался лишь общими ин
Трудная была ночь. Не спал до утра Даулетов, все маялся сомнениями и тревогами. Утро тоже не избавило от маеты, хотя полегче вроде стало, ясность какая-то пришла. И ясность эта обозначила главную суть — оправдание тебе одно: поднимешь хозяйство, тогда люди тебя поймут; может быть, в'кон-це концов поймет и Сержанов.
В машине, что несла нового директора и секретаря райкома в «Жаналык», Даулетов был неразговорчив и сосредоточен. Перво-наперво он ожидал встречи с Сержановым и уже хотел видеть его. Как-то все сконцентрировалось на этом большом, прямом и грозном, как представлялось Даулетову, человеке. Даже когда вошли в контору, он прежде всего стал искать глазами бывшего директора и, когда не нашел, огорчился.
— Ержан-ага собирает народ, — пояснил бухгалтер. — Все — под карагачами. Народу нынче стеклось видимо-невидимо…
— Это что за новости?! Вызови товарища Сержанова! — недовольным тоном потребовал секретарь райкома. — Его место пока здесь…
Директор совхоза — не председатель колхоза, его назначают, а не выбирают. Поэтому формально никакого общего собрания не требовалось. Достаточно представить директора его ближайшим подчиненным — вот и все.
— Впрочем, — переменил свое решение секретарь райкома, — если народ уже собрался, поедем к карагачам.