Зенит Левиафана. Книга 2
Шрифт:
Карн снова вспомнил рассказ Одина и его горло так сдавило от волнения, что несколько секунд он не мог протолкнуть в себя ни единого вдоха. Всеотец говорил, что Аркона была последним оплотом Ордена Ка-Дас, и Стражи рассвета — ее верные сыны — хотя и были, вероятно, величайшими воинами своего времени, едва ли могли тягаться с русами, строившими мир в Золотую Эру. Каковы же были те города, если этот, возведенный спустя тысячи лет после упадка их цивилизации, — самое совершенное, что он видел на земле?..
Но все могло быть проще. Древние города русов могли не так уж сильно отличаться от этого архитектурного чуда, просто
Ворота открылись без единого скрипа и Карн с Мидасом в сопровождении витязей Яромара въехали в город. Фригийский царь удивился, увидев одновременно привычную и абсолютно незнакомую картину, а потом понял, отчего в его голове возник столь вопиющий диссонанс. Города его родины, полисы, изнутри выглядели также — величественные в своей простоте, лишенные ненужных изысков, но вместе с тем благородные и даже в чем-то пафосные. Вот только Аркона в отличие от полисов была выполнена из дерева.
Многоярусные дома с покатыми крышами окаймляли выносные галереи, а все двери, не только главные входы, украшались порталами и барельефами, резьба на которых была подобна резьбе на крепостной стене — она двигалась и жила собственной жизнью, переливаясь тысячами цветов, составленных из пятнашек света и тени. Фронтоны домов покоились на колоннадах с широкими карнизами, усеянными рунической вязью.
Перед въездной площадью их встретило сооружение, которое, как понял Мидас, совмещало функции древнеримской триумфальной арки и синтоисской тории. На ее карнизе он увидел рунические символы, написанные совсем не нордманскими рунами, однако он все равно сумел их прочитать.
— Сражайся за мертвых, — проговорил Карн. Мидас с удивлением посмотрел на него.
— Ты видишь эти строки? — спросил он, силясь понять, как это возможно.
— Да, — прошептал парень сдавленным от волнения голосом. — Потому что они вырезаны не на дереве. Они вырезаны на самой ткани пространства.
— Обернись, — посоветовал он Мидасу, когда они проехали под аркой. Бог богатства послушно развернулся в седле. На арочном карнизе с внутренней стороны тоже были рунические строки.
— Умирай за живых, — прочитал фригийский царь. Он не раз слышал эти строки, но не знал их истока. Теперь узнал.
Стражей рассвета встречали. Люди выходили к ним и выстраивались по обеим сторонам широкой центральной улицы. Некоторые хлопали в ладоши и звонко смеялись, на их лицах Мидас читал облегчение и неподдельную теплоту. Другие приветствовали воинов более сдержано, кивали им или вздымали руки в жесте «от сердца к небу». Но были и те, по чьим щекам бежали слезы, было трудно определить их эмоции, но Карн все видел. В их сердцах горело две свечи — вера и надежда.
А потом в разношерстной толпе, слившейся в единое энергоинформационное образование, он увидел кого-то особенного. Карн потянулся к ауре этого человека и сфокусировался на ней. Это была девушка, и он увидел, что под ее сердцем готово забиться еще одно. Новая жизнь была плодом истиной любви и парень понял, почему девушка привлекла его внимание. Потому что ее собственная суть составляла лишь половину зарождавшегося в ней начала, тогда как вторая половина принадлежала Милану.
Карн
Он бросил Мидасу поводья своей лошади и спрыгнул с кобылки, мимолетным движением достав что-то из седельной сумки. парень подошел к девушке, которая была еще так молода. Он видел, как соленый комок из слез и ярости подступил к ее горлу и она из последних сил пытается удержать его, чтобы не опорочить честь Милана.
Карн протянул ей алую льняную тряпицу, в которую были завернуты цветки горечавки. Казалось, что бирюза лепестков засияла еще ярче и своим цветом стала похожа на его глаза.
— Он сорвал их для тебя, — проговорил Карн и его голос дрогнул. На миг он потерял контроль над собой и эмпатическая волна, исходившая от девушки, захлестнула его.
Она приняла цветы дрожащей рукой, а потом бросилась на шею слепцу, принесшему ей последний подарок возлюбленного. Она ткнулась ему в плечо и тихо заплакала, без громких всхлипов и сотрясаний всем телом, чтобы никто не увидел ее слез. Так здесь принято — женщины русов не плачут по своим мужчинам, ушедшим в небо по дороге долга и чести.
Вскоре кто-то увел девушку, а Карн двинулся в ту сторону, где, как он ощущал, находится Мидас. Он видел ауру своего спутника, а в ней — отголоски сопереживания и печали. Лишь отголоски, ибо есть у бессмертия одна характерная черта — с веками она притупляет все человеческое.
Парень хотел что-то сказать древнему богу, но осекся, неожиданно ощутив рядом присутствие человека, которого уже встречал. Однако если в их прошлую встречу этот человек был лишь бледным отражением самого себя, то теперь его аура лучилась первозданной мощью, чем-то напоминая ауры Стражей рассвета и вместе с тем кардинально отличаясь от них.
— Чтоб меня гром небесный испепелил! — хохотнул Мидас, тоже заметив этого человека. — Воистину говорят, все возвращается.
— Не все, но в основном, — поправил его сухой, но крепкий голос, принадлежавший седовласому мужчине солидного возраста. Мужчина не был стариком в полном смысле этого слова, он был высок и крепок, как все русы, но главное — его глаза, цветом они напоминали весеннюю траву и были полны жизни, так что едва не светились.
На нем была длинная и просторная одежда, похожая на греческий хитон (ближайшая аналогия, пришедшая на ум Мидасу). Одежда была выполнена из простого однотонного льна белого цвета и перехвачена в районе талии узким кожаным ремнем.
Руки мужчины усеивали кольца и браслеты, выполнены из серебра и покрыты руническими символами. На его шее висела серебряная гривна, такие Мидас видел у многих русов, но эта отличалась тонкой гравировкой, в которой чаще других повторялись солярные орнаменты и изображения раскрытого глаза.
— Я узнаю тебя, — проговорил Карн, искренне улыбнувшись. Ему хватило мимолетного прикосновения к ауре этого человека, чтобы понять, кто перед ним. — Ты тот, кого мы спасли с корабля гавменнескеров.