Зеркала Борхеса
Шрифт:
Наконец, под восторженное и радостное уханье толпы, на помост стали подниматься и рассаживаться по своим местам судейские.
В самом центре помоста расположился, вольготно устроившись в дубовом кресле, некто – в бесформенном и морщинистом черном балахоне. Лицо неизвестного человека скрывалось под капюшоном, старательно накинутым на голову. Были видны только его руки – большие, морщинистые, очень смуглые, с бело-розовыми ладонями. Ладони нервно обнимали, постоянно двигаясь туда-сюда, массивный чёрный посох, в навершии которого была искусно вырезана голова пуделя.
Справа от Главного – на краюшек стула с высокой резной спинкой – осторожно присела тоненькая молодая женщина,
«До чего же печальные глаза», – подумалось непроизвольно. – «До чего же – печальные, Боги мои…».
А слева от Председателя суда на низенькой скамеечке неуклюже пристроился человек-обрубок: лохматая голова с единственным глазом и коротко-обрубленным носом, худенькие плечи, тоненькие культи рук – до локтя, впалая грудь, живот, дальше – вместо ног – грубая деревянная доска.
– Это легендарный Рауль Домингес, несчастный капитан знаменитого галеона «Эльдорадо», – шепнул Зорго. – Лет тринадцать-пятнадцать тому назад его Чёрная Борода лично резал на мелкие кусочки: выпытывал маршруты испанских королевских кораблей, перевозивших золото и серебро из южно-американских рудников. Потом дон Борхео несчастного Рауля подобрал на каком-то крошечном карибском острове, выходил, сюда привёз…
– Начинаем наше заседание! – разнёсся над площадью могучий бас Главного. – Уважаемый мастер Чернильная Душа, как полномочный прокурор вольного и свободного города Сан-Анхелино, – огласите обвинения!
На судейский помост – медленно и важно, с чувством собственного достоинства – поднялся высокий костистый человек в кудрявом рыжем парике (большая редкость для свободолюбивого и безалаберного Сан-Анхелино, особенно учитывая жаркий тропический климат), с несколькими толстыми пергаментными свитками под мышкой.
– Настоящего имени этого англичанина (а может, шотландца, или – на худой конец – ирландца?), никто точно не знает, – тихонько поведал рыжебородый капитан. – Уже около двадцати пяти лет он живёт в нашем Сан-Анхелино. То бишь, живёт и старательно пишет историю Карибского моря, а также его побережья и вечнозелёных островов.
– Я, Чернильная Душа, полномочный и единственный прокурор вольного и свободного города Сан-Анхелино! – голос говорящего слегка подрагивал от охватившего его нешуточного волнения. – Обвиняю этого страшного человека в следующих преступлениях…, – высокий костистый человек сделал короткую паузу, разворачивая один из пергаментных свитков, (остальные свитки он запихал за обшлаг левого рукава камзола), после чего приступил к оглашению перечня…
Чернильная Душа безостановочно, в полной тишине, зачитал – один за другим – все пергаменты, бросая уже прочитанные прямо на судейский помост, себе под ноги. На это у него ушло почти два с половиной часа.
Алекс внимательно слушал, ощущая, как его Душа постепенно покрывается уродливой ледяной коркой, а волосы на голове начинают неприятно шевелиться. Сотни кораблей, разграбленных и пущенных на морское дно, тысячи убитых и повешенных моряков, зверски изнасилованные женщины, дети, проданные на невольничьи рынки барбаресок [18] , замученные до смерти узники, за которых друзья и родственники не торопились выплатить назначенный выкуп…
«Зверство сплошное и скотство уродливое, мать их всех!», – кипели-бродили в голове гневно-беспокойные мысли. – «А эти мастера художественного слова – из будущих веков? Они-то куда смотрели? По их утверждениям, книгам и фильмам получается, что и среди пиратов частенько встречались люди благородные, не чуждые доброте и милосердию… Ложь голимая и наглая!».
18
Барбарески – алжирские средневековые пираты.
После прокурора выступали многочисленные свидетели и свидетельницы. После их показаний Алекса даже слегка замутило и нестерпимо захотелось – лично порубить в домашнюю лапшу пару-тройку матёрых и жестокосердных флибустьеров.
Наконец, уже очевидно изнывая от подступавшей дневной жары, Главный предложил высказаться городскому адвокату.
Высокий седобородый господин – самого благородного и почтенного вида – величественно поднялся на помост, держа на вытянутых руках обыкновенную кухонную дощечку, на который лежал тёмно-розовый коровий язык, пронзённый острым кинжалом. Седобородый господин – под одобрительные крики зрителей – важно продемонстрировал всем присутствующим этот своеобразный «натюрморт».
– Торжественно извещает судей, прокурора и почтеннейшую публику, что ему нечего сказать в защиту подсудимого, – скучающим и вялым голосом сообщил Зорго, после чего неожиданно предложил: – Может, братец, пойдём отсюда, а? Ничего интересного уже не будет. Всё известно наперёд. Мол, если Чёрная Борода даст ценные показания, могущие реально помочь в деле полного искоренения пиратства, то его оставят в живых. То бишь, предварительно отрезав левую руку по локоть и заковав ноги в тяжеленные кандалы, отправят трудиться в подземный серебряный рудник – наш Сан-Анхелино остро нуждается в благородном металле для чеканки собственных монет… Не будет ценных показаний? Сожгут, понятное дело, под радостное улюлюканье восторженной толпы… А записку относительно дальнейшего распорядка дня мне уже передали, – почтительно кивнул головой в сторону печальной зеленоглазой женщины. – Велено прибыть в дом сеньора Борхео уже ближе к вечеру, после сиесты…
Они, переходя из одного симпатичного кабачка в другой, славно прогулялись по Сан-Анхелино. А в назначенное время, когда тропическое ярко-жёлтое солнышко явственно устремилось к западной линии горизонта, подошли к нужному дому.
«Вернее, к самому натуральному поместью», – язвительно хмыкнул про себя Алекс. – «Сам особняк? Вполне симпатичный такой из себя – двухэтажный, с колоннами из разноцветного мрамора по фасаду. Перед домом разбит большой ухоженный сад. Даже и не сад, а самый настоящий английский классический парк. Рядом с парадной лестницей располагается маленький уютный пруд с розовыми и фиолетовыми кувшинками. А чуть дальше, возле двустворчатой входной двери, почтительной замер пожилой дворецкий с роскошными седыми бакенбардами на щеках, разряженный в пух и прах. Прямо-таки наподобие новогодней ёлки…».
– Вас уже ждут, уважаемые господа! – торжественно известил дворецкий-ёлка. – Проходите, пожалуйста, в гостиную!
Гостиная напоминала своим богатым убранством музейную краеведческую экспозицию. Чего тут только не было: старинные, позеленевшие от времени шпаги и стилеты, морские раковины самых различных размеров и геометрий, искусно выполненные модели парусных судов, старые и современные морские карты, испещрённые непонятными разноцветными значками. А на отдельно-стоящем комоде располагалась просторная клетка с позолоченными прутьями, в которой сидела – на толстой жердочке – странная птица: пёстрая, упитанная, размером с домашнюю курицу, всего с одной когтистой лапой, но с клювом и глазами охотничьего сокола.