Зеркала и галактики
Шрифт:
Йенс скользнул из кресла на пол, мягким, тягучим движением упал на колени, уперся ладонями в пол. Румянец ушел с тонкого лица, темные глаза были как плошки.
– Назад! – хрипло выдохнул Варвар.
– О Ханимун! – ломким мальчишеским голосом вскрикнул второй помощник и, будто зверь в человечьей одежде, на карачках метнулся к Дэссу. – Прости неразумную дочь!
Мстислав полоснул его выстрелом из парализатора. Нарочно промедлил, дал высказаться. Йенс рухнул лицом в пол; ноги бессильно вытянулись, руки остались согнуты в локтях. Белые с золотом изображения в
Отражение СерИвки с простой серой шерстью начало меркнуть: вторая дочь Ханимуна овладела собой. И не узнаешь теперь, кто она. Тереза? Или один из космолетчиков, притворяющийся, будто спит пьяным сном?
Дэсс взвыл, срывая голос. Похожий на свист, пронзительный вой ввинтился людям в уши, в мозг, в сердце. Дунгизуара-ма – песня, которой гонят прочь заболевших безумкой, потерявших страх ночных шептунов. Мерзкие твари, бывает, стаями осаждают княжеские замки, хлопают крыльями, с шипением вьются вокруг белых шаров, теряя вонючий помет…
Поблекшее отражение СерИвки сделалось ярче, по серой шерсти пробежали ледяные вспышки.
Космолетчики вскакивали с мест, опрокидывая кресла.
– Прекрати! – завизжала Тереза, вскинув парализатор.
Ствол малютки смотрел на Дэсса. Неуловимое движение Мстислава – и капитан выронила оружие, парализованная рука обвисла.
– Отрыжка дохлого жруна! – взревел Феликс Варвар, кидаясь к Терезе. – Стрелять в Милосердного Бога?!
Мстислав подсек его выстрелом по ногам. Первый помощник растянулся на полу, забился, пытаясь подняться.
Дэсс умолк. Лица у людей были ошалевшие.
– Всем стоять! – гаркнул Мстислав.
Варвар отчаянно ругался по-СерИвски. Вот в кого скакнула оплошавшая СерИвка, что жила в теле пилота. Ее отражения на стенах были ярче отражений Дэсса.
– Сона! – закричал княжич, понимая, что сейчас его Зеркала уснут и отражения погаснут. – Сона, ты слышишь своего бога! Ты больше не больна, лунная лихорадка оставила тебя навсегда! Ты слышишь, Сона? Милосердный Бог прощает тебя, понимаешь?
Только бога она и послушается, одному лишь Ханимуну поверит.
– Я люблю тебя, – беззвучно шепнул Дэсс, опустив голову. Его невозможно было услышать, и прочесть слова по губам – тоже.
Настоящие Зеркала по стенам уснули. До поры…
Часть 2. Мстислав
Глава 1
Отчего-то упорно возвращалось худшее воспоминание из прежней жизни: разгневанный дед сверлит взглядом и в который раз вопрошает:
– Ты и впрямь учинил это свинство?
И в который раз Мстислав вынужден подтвердить: да, учинил; да, это; да, именно он…
– Позорище, – бурчит дед. Кружит по кабинету, как патрульный катер в поисках диверсантов. И опять с надеждой возвращается к вопросу: – Нет, все-таки скажи: там в самом деле ты бесчинствовал?
– Я.
Дед никак не может поверить. Любимый внук, гордость семьи – и вдруг эдакое коленце. Употребление наркотиков, сексуальное домогательство, драка, оскорбление офицера. И во всем этом повинен он, Мстислав Крашич.
Безобразная история состарила деда на десяток лет. Адмиральский китель и тот сидит на нем неловко – дед сутулится, руки висят плетьми. Смотреть жалко. А ведь был мужчина хоть куда, пусть и за семьдесят.
– Слав, убей бог, не верю. Кого из приятелей ты покрываешь? Эти обормоты твоего плевка не стоят. А уж Верка – тем более! – адмирал Анджей Крашич пронзает внука взглядом.
Северин, Север, Вер – другой любимый внук, вторая гордость семьи. Внешне близнецы похожи, как две капли воды, но Северину все удается лучше, чем Мстиславу. Дед относится к нему строже.
– Подумай головой: что ты творишь? – наседает адмирал. – Брошенная учеба, погубленная карьера. Тебе даже мои связи ни к чему – без чужой помощи взлетел бы на самый верх. А так… Тьфу!
Мстислав молчит, смотрит в пол. Дед кружит по кабинету, сердится, только что мебель не пинает. Мебель у него деревянная, резная, сделанная на заказ. И на стенах – не видеоэкраны, а настоящие, писанные маслом картины. Над рабочим столом висит холодный зимний пейзаж, напротив, чтобы адмиралу всегда видеть, – сверкающий росой летний луг, а в углу, над столиком с креслами для гостей, – две босоногие девчушки, бегущие прочь от реки с котятами в корзинке. Так убегают, что без подписи ясно: взрослые затеяли топить котят, а девчушки спасли малышей. Художник был, несомненно, талантлив, и картины эти дорого стоят…
– Я не верю! – заявляет дед. – Все врут, свидетели хреновы. И дружки твои, и эта «пострадавшая», гм, цаца. Не было тебя там! Ну? Согласись.
– Был, – упорствует Мстислав.
Так уж вышло: он сгоряча взялся помочь брату, и теперь обратного хода нет. Северин примчался к нему перепуганный, виноватый, сказал, что накуролесил – ничего страшного, честное слово, но это уже второй раз, да и травкой сдуру затянулся, а иначе бы в драку ни в жизнь не полез, и коли выплывет, что опять Северин безобразничал, его из академии вышвырнут с волчьим билетом, а Мстислав легко отделается, он ведь на хорошем счету, ну, вкатят выговор – и дело с концом, да и дед поспособствует, попросит за него начальника академии, к тому же за Мстиславом ни одной серьезной выходки не числится, дед его пожалеет на первый-то раз, а Северина не пощадит, у них уже был недавно разговор… Выручай, Слав, братишка, ведь без флота не жить!
Да уж, не жить. Разумеется, во время разбирательства близнецов не различила ни девушка, к которой пристал Северин, ни вступившийся за нее офицер, которому распоясавшийся курсант дал в челюсть и оскорбил словесно. Фамилия у офицера, преподавателя той же академии, Кирсан, и шутники называют его Крысаном. Северин пошел дальше и обозвал крысой. А друзья заявили, что это Мстислав чудил. Изумлялись: вот уж на диво Слав отличился, кто бы мог подумать…
Дело замяли, как Северин и предсказывал: ведь что ни говори, а девушку офицер выручил, и челюсть ему брат не сломал, только вывихнул, и за «крысу» Мстислав извинился, как положено. Все правильно Северин предсказал. Только теперь жить не хочется.