Зеркало для двоих

Смолякова Анна

На улице стало еще холоднее. Татьяна поняла это, выглянув в окно возле регистратуры и увидев нахохлившихся, угрюмых ворон с мокрыми блестящими перьями. Вороны сидели на раскачивающейся ветке тополя и даже не каркали, а лишь безрадостно взирали на проходящих внизу людей. Люди торопились, зябко ежились в своих пальто и куртках и наклоняли головы вниз, чтобы хоть как-то защитить лицо от хлесткого безжалостного ветра. Хорошо чувствовала себя, наверное, только приземистая тетка, очень кстати вырядившаяся в полушубок из нутрии. На голове у нее была китайская кепочка из ангоры с козырьком и потешным шнурочком, завязанным бантиком, а на ногах — молодежные высокие ботинки, плотно облегающие полные икры. Тетка периодически приставала ко всем выходящим из консультации молодым женщинам, раскрывая перед ними объемистый пластиковый пакет и темпераментно размахивая свободной правой рукой. «Наверное, предлагает заранее приобрести какие-нибудь комплекты для новорожденных, — подумала Таня. — Надо будет как-нибудь умудриться обойти ее стороной». У нее почему-то возникала чуть

ли не аллергическая реакция при контакте с уличными торговцами, начинающими беседу с бравурно-радостного: «Вам очень повезло. Сегодня компания… (дальше следовало название, обычно иностранное) проводит расширенную распродажу своей продукции. Вашему вниманию предлагаются…» И так далее… Всех этих людей объединяла готовность говорить быстро и вроде бы непринужденно, фальшивая улыбка и холодный страх перед бедностью и неизвестностью в глазах. Тетка погналась за молоденькой девчонкой с округлившейся фигурой. А Таня быстро намотала на шею клетчатое кашне, застегнула на все пуговицы узкое черное пальто и почти бегом вышла из консультации. Она не успела пройти и десяти шагов, когда с ужасом поняла, что торговка возвращается. Ее пакет по-прежнему был таким же полным, а взгляд оставался взглядом охотницы. Татьяна внутренне напряглась и приготовилась ответить что-нибудь вежливое, но достаточно твердое. Но, к ее удивлению, тетка прошла мимо, удостоив ее лишь мимолетным взглядом. «Наверное, я совершенно не похожа на женщину, которая в принципе может быть матерью, — подумала Таня с неожиданной горечью и сама удивилась этому чувству. — Неужели это ребенок на меня так действует? Да, он, собственно, и не ребенок еще, а так, несколько бессмысленно пульсирующих клеточек… И зачем он мне сейчас, когда через месяц, сразу после возвращения Селезнева из Испании, начнутся кинопробы. А там, чем черт не шутит, может, и дадут главную роль? Во всяком случае, режиссер говорит, что шансы у меня неплохие. И начать свою кинокарьеру с таким партнером, как сам Сергей Селезнев, — это просто подарок судьбы. Пусть говорят, что он может играть только движением мышц. Это говорят те, кто не видел его работ в театре». Мысли с будущего ребенка плавно перетекли на кино вообще и учебу в частности. Татьяна быстро шагала по направлению к метро и размышляла о том, что в последний раз пластический этюд у нее получился просто безобразно и над речью надо бы поработать, потому что звук «ж» все равно проскальзывает и свистит. Она незаметно проводила языком по небу, пытаясь найти одну-единственную нужную точку, которая поможет ей справиться с упрямым «ж», когда прямо перед ней остановилась прогулочная коляска. Таня успела подумать, как же все-таки странно устроена жизнь. Иногда события в ней разворачиваются, как в дешевой мелодраме: стоит только подумать о том, чтобы сделать аборт, как вот вам, пожалуйста, — молчаливым укором коляска перед носом. Впрочем, укор не был молчаливым. Довольно крупное дитя, в пестром комбинезоне, отчаянно ругалось на своем детском языке и норовило оторвать голову у резинового зайца.

— Ой, девушка, — затараторила молоденькая мамаша с такой скоростью, словно через пять минут ее жизнь должна была кончиться, а так необходимо успеть сказать что-то важное, — помогите мне, пожалуйста, последите за ребенком. Коляска, конечно, никуда не денется, а вот Настенька испугается. У меня, понимаете, берет ветром сорвало, вон там за ветку зацепился. Нужно быстрее достать, а то он еще дальше улетит.

Татьяна посмотрела в том направлении, куда указывала суматошная мамаша. На довольно низко наклонившейся ветке березы на самом деле висела какая-то сиреневая тряпочка. Ветер раскачивал ветку из стороны в сторону, и беретик, зацепившийся самым краешком, грозил вот-вот сорваться вниз.

— Бегите, конечно, — Таня опустилась на корточки перед коляской и посмотрела девочке в лицо. Малышка не была хорошенькой, щеки ее свисали чуть ли не на воротник, глазки под светлыми бровками казались слишком уж маленькими. Единственным ее достоинством, пожалуй, были нежные и свежие розовые губки. И она, сложив эти губки в трубочку, сначала зафырчала, как автомобиль, а потом довольно метко плюнула Татьяне в лицо. Таня отерлась и зачем-то понюхала кончики пальцев. Ей вдруг показалось, что даже детские слюнки и то пахнут молочком. И еще она поняла, что точно так же пахли бы и слюночки ее дочери, той, которая никогда не сможет плеваться, потому что через пять, ну, самое большее через семь дней ее уже не будет.

Прибежавшая мамаша быстро поблагодарила Татьяну и помчалась, катя впереди себя коляску, дальше по аллее. Маленькие колеса заскрипели, как несмазанные петли двери. Две вороны тяжело взлетели с дерева и тут же грузно опустились обратно. Таня снова пошла своей дорогой. Она была уже почти уверена, что актерский дуэт Самсонова — Селезнев не состоится, и размышляла над тем, как и когда сказать Юре про ребенка…

«О Господи, и надо же было умудриться назначить встречу именно в этом кафе!», — Таня в который раз с ненавистью оглянулась на вход с табличкой «Закрыто». Она уже начинала серьезно замерзать, пальцы не хотели держать очередную сигарету, поэтому от попытки закурить пришлось отказаться. Вдруг подумалось, что это и к лучшему: маленькая девочка там, внутри, не получит лишней дозы никотина. Но если продолжать стоять вот так, на перекрестке семи ветров, то можно основательно простыть, и ребенку это тоже не понравится. Татьяна уже собиралась зайти в гастроном, чтобы погреться (Бог с ним, с Коротецким, приедет — подождет!), когда темно-синий «БМВ» вырулил из-за поворота. Юрий выскочил из машины чуть ли не бегом.

— Ты почему здесь стоишь? — он прислонил свои теплые ладони к ее ледяным щекам. — Мы же договорились в кафе? Я задержался, думал, ты сидишь в тепле и уюте и попиваешь свой любимый кофе…

Татьяна лениво кивнула на дверь. Юра, слегка прищурившись, прочитал объявление и покачал головой:

— Быстро в машину, греться!

Она не заставила себя долго упрашивать, почти не чувствуя собственных ног, дошла до автомобиля и рухнула на переднее сиденье. И только тут ее стал бить озноб. Самый настоящий, при котором кожа покрывается пупырышками, а зубы начинают громко и часто клацать. Таня коротко и судорожно вздрагивала и согревала дыханием озябшие скрюченные пальцы.

— Слушай, может быть, нам сегодня лучше поехать домой? — Коротецкий посмотрел на нее с тревогой. — Мне кажется, ты совсем заледенела.

— Нет, — Татьяна помотала головой. — Я совсем не уверена, что в другой раз у меня будет время. Да и кто знает: может быть, никакое платье не подойдет? До свадьбы остается всего месяц, а я еще понятия не имею, что на себя надену.

Юрий усмехнулся:

— Ты не обижайся, но мне почему-то всегда казалось, что для тебя такие мелочи не имеют значения… Нет, не в том смысле, что ты не следишь за своим гардеробом. Просто я думал, что свадьба для тебя — такое же рядовое событие, как, скажем, поход в ресторан. Поэтому ты наденешь какую-нибудь блузку с юбкой или вообще с брюками, пройдешься щеткой по волосам и отправишься в ЗАГС.

— Ну и зря ты так думал. — Таня легонько прикоснулась ладонью к его гладко выбритой щеке, но, заметив, как он передернулся от прикосновения все еще холодных пальцев, убрала руку. — Я выхожу замуж за человека, которого люблю, и хочу, чтобы это был самый незабываемый день в моей жизни.

Юрий нежно взял ее руку с колен и прижал к своей щеке, как будто извиняясь за свою невольную судорогу.

— Я тоже люблю тебя, моя радость!

До салона «Весна» доехали минут за десять. Коротецкий, подав Татьяне руку, помог ей выйти из машины перед довольно скромным на первый взгляд магазинчиком с полукруглым бело-голубым козырьком над входом. Вывеска «Весна» была увита диковинными искусственными цветами, выглядевшими, впрочем, довольно мило. У самых дверей их встретила женщина лет сорока с аккуратно уложенными светло-русыми волосами, в которых кое-где пробивалась седина. Татьяна вдруг подумала, что сорок лет — оптимальный возраст продавца Салона для новобрачных. Вкус сорокалетней женщины не перегружен архаичными воспоминаниями, и в то же время она, с высоты своего возраста и опыта, может давать ценные советы восторженным невестам, зарящимся на все пышное и блестящее.

— Что бы вы хотели посмотреть? — дама улыбнулась с профессиональной мудростью. — Костюм для жениха? Платье для невесты?

— Платье для невесты, — ответил Юрий, приобнимая Таню за талию.

— Хорошо, — продавец окинула ее оценивающим взглядом. — Для такой чудесной фигурки мы обязательно что-нибудь подберем.

Татьяна прекрасно знала, что ее «фигурка» отнюдь не была чудесной, понимала, что и эта женщина тоже видит, даже через пальто, ее плохо развитую грудь и чересчур низкие бедра. Но она все же покорно улыбнулась и пошла вслед за продавщицей к кронштейнам, на которых висели белоснежные свадебные наряды. Сразу пропустив ряды платьев с кринолинами и глубокими декольте, Таня попросила показать ей что-нибудь попроще. Женщина одобрительно улыбнулась одними уголками губ. Видимо, ей внушил уважение вкус необычной невесты с блеклой, невыразительной внешностью. Она провела ее в самый конец салона и указала на застекленную витрину. Юрий, оставшийся у входа и не допущенный к выбору свадебного наряда, вытягивал шею, чтобы хоть что-нибудь рассмотреть, но Татьяна погрозила ему пальцем и сделала «суровое» лицо. Она не хотела, чтобы ей мешали, ведь выбор предстояло сделать серьезный. По крайней мере, здесь было из чего выбирать…

Собранные вместе, наряды представляли великолепную коллекцию, но по отдельности в каждом из них находился то один, то другой недостаток. Платье с «капелькой» на спине и юбкой годе казалось очень элегантным, но для него нужны были идеально длинные ноги, костюм из жакета и строгой юбки отдавал уже немного приевшейся консервативностью. Татьяна хотела вернуться к кронштейнам, когда взгляд ее упал на еще одну маленькую витрину, заключенную в золоченную раму и поэтому напоминающую высокое старинное зеркало. На витрине висело одно-единственное платье. Оно было молочно-белым, не очень длинным, с едва заметными изредка пробегающими по ткани искорками и фигурным вырезом на груди. Таня влюбилась в это платье мгновенно. Она сказала «беру», отмахнувшись от мелькнувшей мысли о том, что через месяц в таком наряде уже, наверное, будет заметен ее выступающий животик. «Ну и что? — сказала она сама себе. — Это ужасная глупость: стыдиться собственного ребенка и прятать его». Любезная продавщица подобрала к платью классические итальянские лодочки на шпильке и хотела было предложить небольшую укороченную фату, но Татьяна уверенно отказалась:

— Нет, фаты не надо. В крайнем случае, я вплету в волосы несколько белых цветов.

Юрий заплатил за покупки, и они снова вернулись в машину. Радостное возбуждение, охватившее Таню в свадебном салоне, быстро спало. По телу опять пробежала противная дрожь, губы пересохли. Она положила ладонь на лоб: горячие пальцы коснулись столь же горячей кожи. Разницы в температурах она не ощутила. И все же по тому, что ей стало больно водить глазами, Татьяна поняла, что заболевает. Коротецкий посмотрел на нее обеспокоено: