Зеркало для двоих
Шрифт:
— Ну и что тут такого удивительного? Парень просто занимался боевыми искусствами, и больше ничего. О какой особенной грации здесь можно говорить?
— Сережа, встань, пожалуйста, — Юля развернулась в кресле и подперла рукой подбородок. — Так. А теперь пройдись.
Палаткин сделал несколько шагов по комнате. Сначала он шел нарочито неуклюже, размахивая руками, как заводной солдатик, а потом расслабил плечи, словно скинул с них какой-то груз, и пошел вполне нормально. И этого было достаточно, чтобы понять, что никакой «кошачьей грацией» здесь и не пахнет. Сергей ходил, как ходят большинство молодых мужчин: слегка вразвалочку, перенося вес тела справа налево, а не стремясь удерживать корпус на одной, мысленно прочерченной вертикальной линии. Ноги он разворачивал при ходьбе носками наружу, и даже вроде бы едва
— Сережа, — она позвала его мягко и ласково, — Сережа… Мне неудобно говорить, но у тебя получается не совсем так, как нужно.
— Точнее, совсем не так? — с почему-то веселой надеждой спросил Палаткин, обернувшись. — А я и не ожидал, что все пойдет как надо с первого раза. Знаешь, что? Мне кажется, нужно разработать конкретный план и выучить только те движения, которые могут понадобиться. Стать Селезневым за один вечер я все равно не смогу. Так что давай обсуждать, какую именно картинку мы собираемся показать твоим подругам?
— Н-ну, во-первых, они должны увидеть тебя при свете дня. Если ты, конечно, не считаешь это слишком рискованным?
— Не считаю, — ответил он уверенно и спокойно. — Если никто из твоих подруг не видел настоящего Селезнева, они не могут точно знать, как он выглядит в реальной жизни. Наверняка они не полные дуры, а значит, учтут, что в гриме и при особом освещении при съемках он выглядит иначе.
— Тогда тебе нужно зайти прямо в наш экономический отдел.
— А тебе не кажется, что это будет выглядеть нарочито? Только-только вы поговорили о том, что твой друг прячет лицо. И тут он появляется и, словно на подиуме, демонстрирует себя со всех сторон!
— Да, на самом деле не очень логично выходит, — Юлька было привычно подвернула ноги под себя, но, тут же вспомнив, что находится не дома, покраснела и снова опустила их на пол.
— Сиди, как тебе удобно. Кресло и предназначено для того, чтобы в нем отдыхать, — махнул рукою Сергей. Она взглянула на него с благодарностью и осторожно подняла ноги на кресло, предварительно смахнув с колготок невидимую пыль.
— Так, может быть, — она продолжила, — нам попытаться…
— Стоп! — вдруг закричал Палаткин, срываясь с места. — Эврика! Извини, что перебиваю… Просто я придумал гениально простой способ… Только тебе я о нем не скажу. Пусть все будет сюрпризом… И не волнуйся, твои подруги на этот раз поверят стопроцентно. По такому случаю я сделаю еще кофе.
Сергей пошел на кухню, а Юлька промотала кассету немного вперед. В этом фильме должна была быть сцена, где Селезнев прощается со своей любимой девушкой, думая, что видит ее в последний раз. Что ни говори, а сыграл он в этом эпизоде совсем неплохо. Она нажала на кнопку быстрой перемотки и, видимо, пропустила нужный кусок. Во всяком случае, теперь на экране вовсю шло сражение с мафиозной группировкой, а на пороге комнаты уже стоял Сергей с джезвой в руках.
— Ах, черт, — он бросил взгляд на сервировочный столик. — Чашки-то я сполоснуть забыл. Ладно, подожди, сейчас…
Палаткин опять убежал на кухню, на этот раз подцепив длинным и гибким указательным пальцем ручки обеих кружек, а Юлька с наслаждением потянулась. Все-таки в присутствии хозяина квартиры она чувствовала себя несколько напряженно, а сейчас можно было, откинувшись на мягкую упругую спинку кресла, вытянуть ноги, помассировать икры, пошевелить пальчиками. И еще она поняла, что ей здесь хорошо. Казалось, сам воздух этого дома был пропитан ощущением покоя и надежности. А может быть, этот импульс исходил от хозяина, возившегося сейчас на кухне?
Вскоре Сергей вернулся с двумя дымящимися чашечками.
— Кстати, ты почему не ешь конфеты? — он кивнул на вазочку.
— А ты?
— Я — потому, что мне нельзя форму терять. Чуть-чуть лишнего жира, и результат уже совсем не тот.
— А я, наверное, потому, что фигуру берегу, — засмеялась Юля. — В конце концов, теперь ведь я любовница самого Селезнева. Так что мне надо выглядеть на двести процентов.
— А ты и так выглядишь на двести процентов, — серьезно отозвался Палаткин. — Ты очень красивая женщина. Единственное, что тебя немного портит, — это иногда появляющийся холод во взгляде. Как будто ты говоришь: «Я готова только принимать, а не дарить любовь». Ну, вот, что хочешь со мной делай, а я ни за что не поверю, что ты такая!
Юлька чуть не поперхнулась кофе. Так старательно репетируемые перед зеркалом независимость и гордость, те самые независимость и гордость, которых она собиралась еще добавить, чтобы изобразить счастливую возлюбленную знаменитого артиста, точной копии этого артиста совсем не понравились.
— Так тебе больше нравятся женщины, которые заглядывают мужчинам в глаза, «благодаря их за то, что они рядом»? — печально усмехнувшись, процитировала она Борьку, своего почти забытого первого мужчину.
— Нет, мне нравятся женщины, способные отдавать любовь, а не только красоваться и на светском рауте, и на кухне среди суперсовременных приборов, и в постели, обязательно заправленной простынями из черного шелка… Кстати, в том, чтобы благодарить любимого человека за то, что он рядом с тобой, я лично не вижу ничего плохого. Если, конечно, эта благодарность взаимна…
Юля, одернув платье на коленях, подтянула их к груди и подперла рукой подбородок:
— А знаешь, я вот еще, наверное, за что не люблю Селезнева… Я ведь придумывала про него и себя очень много. Например, как мы ездили с его друзьями на шашлыки. Якобы я сидела у костра и скучала, а он подошел сзади, подхватил меня на руки и закружил, закружил… Его друзья смеются над нами, поддразнивают. А мне вроде бы так хорошо. И небо надо мной кружится… Понимаешь, я рассказываю это и чувствую, что кружит меня на руках манекен. Мужчина, которого я не люблю и который меня не любит. Кружит механически, как карусель: может бросить, может снова поднять. И рук я его не чувствую, и дыхания… Отвратительно, в общем… Ну, представь, что у тебя, например, любовь с Клаудиа Шиффер. Ты же сразу ощутишь, что она чужая, что ты ей не нужен, ты же разозлишься и на нее, и на себя… Не понимаешь?
— Нет, почему же, понимаю, — Сергей посмотрел на нее как-то особенно, как не смотрел никогда раньше. Он сидел в кресле, откинувшись на спинку и сцепив на затылке руки, ноги его были по-мужски широко и свободно расставлены в стороны. Юлька вдруг вспомнила, что единственное, не нравящееся ей в Юрке, — была его манера сидеть. Он обычно, забираясь на диван, плотно сжимал колени и укладывался на бок, как наложница турецкого султана.
Палаткин не шевелился и продолжал смотреть на нее этим странным, не зовущим и не оценивающим, а каким-то совершенно особенным взглядом. И от всей его фигуры, от этой непринужденной, раскованной позы веяло такой подлинной мужественностью, которую невозможно спутать ни с какой самой искусной имитацией. Точно так же, как невозможно перепутать с подделкой запах настоящих дорогих духов. Юля, смущенная и не знающая, как себя вести, поспешно перевела взгляд на экран и обмерла… События в фильме как раз дошли до того момента, когда Селезнев находит свою возлюбленную и приводит ее обратно в их деревенский домик. Теперь в кадре была уже не кухня, а спальня. Девушка сидела на самом краешке кровати, какая-то замороженная и поникшая, а он стоял перед ней на коленях и целовал ее розовые ладони. Юля прекрасно знала, что будет дальше. Этот эпизод тоже был снят весьма неплохо. Помнится, они с приятельницей обсуждали фильм и пришли к выводу, что это одна из самых волнующих эротических сцен, которые они видели вообще… Вот медленно сползает блузка с округлых плеч девушки, вот Селезнев опускает ее на кровать и на минуту приникает к ней, уткнувшись лицом в ямочку возле ключицы. Вот он расстегивает ее джинсы, вот целует колени… А вот уже девушка приникает к нему в сладкой истоме, веки ее полусомкнуты, длинные волосы волнами спадают на подушку, а бедра раскрыты как крылья бабочки, присевшей на цветок. И там над ней и в ней его сильное мускулистое тело. Юлька вдруг поняла, что смотрит на уши Селезнева, так же смешно оттопыренные, как и у Палаткина. И из этого безупречного сходства одной детали начинает вырастать целый огромный мост. Широкая, бугрящаяся мышцами спина Селезнева — спина Сергея, его ласковые и сильные руки — руки Сергея, его гибкий позвоночник — позвоночник Сергея, его слабый счастливый стон…