Зеркало души

Лазарева Элеонора

— Обязательно побываю, — решила я. — Если не завтра, то на днях. Тем более что до первого сентября осталось всего ничего.

Потом забралась на подоконник с открытыми створками и читала учебник по немецкому за десятый класс. Генерал вручил мне ещё и Гауфа на немецком и советовал читать его обязательно вслух:

— Это хорошая тренировка для языка и к тому же интересны сами сказки.

Я знала, эти произведения еще по институту, когда учила зарубежную литературу первой половины девятнадцатого века. Этот стиль «бидермейер» или «домашний, уютный, семейный», был главным в его творчестве и поэтому все произведения этого молодого писателя были проникнуты наивом, теплотой и искренностью.

Когда мы разговаривали с генералом, то он был поражен таким моим познаниям не только самого писателя, но и литературного стиля. Я тогда испугалась, что заподозрит неладное в моих взрослых рассуждениях, но он только похвалил и дал полное разрешение пользоваться библиотекой.

Сейчас я сидела на подоконнике и читала вслух. Очень многое было мне не понятно и не известно, так как опыта перевода, да и знаний не хватало, хотя генерал меня поднатаскал знатно. Теперь же мне предстоит напрячься, чтобы соответствовать и не вылететь после семестра.

Я устала и уже просто смотрела в окно. Там расстилался или же лесопарк или же лесопосадка. Большой зеленый массив оставили нетронутым, создавая зеленую зону отдыха для горожан. Туда в основном выводили своих четвероногих питомцев жители окрестных домов, да гуляли парочки и пенсионеры. Он не был пока обустроен и, как говорила Глаша, можно по осени собирать грибы. Она приглашала и меня, на что я ей сказала, что в грибах полный ноль, но обещала составить компанию при случае.

Погода была замечательная, несмотря на последние дни уходящего лета. Тепло и солнечно. Но уже по вечерам и особенно ночью температура опускалась так низко, что приходилось кутаться в теплое одеяло, но это давало лишь утреннюю сладость сну. И смеркаться начинало уже к ужину.

Я взглянула на часы и поняла, что уже пора спускаться и в груди вновь вспыхнула радость от встречи с генералом. Настроение поднялось. В столовой уже накрывали на стол. Пахло пирогами и вареньем. Видимо уже успела Глаша начать священнодействовать с ягодой.

— Я решила сварить твое «царское варенье», — шепнула она мне и показала большой палец вверх. — Во! Завтра, когда Иваныч привезет орехи. Поможешь?

Я кивнула согласием.

— О чем договор? — спросил генерал, увидев наши хитрые лица.

— Завтра помогу Глаше варить то самое царское варенье, — сказала я и улыбнулась. — Только не знаю, что получится, ведь я сама не варила, только ела.

— Ну, что ж, — кивнул генерал. — Всё когда-то происходит впервые. А сейчас садимся все вместе ужинать.

— Как все вместе? — удивилась Глаша, и пораженный Иваныч остановился в проходе.

— А вот так, — улыбнулся генерал. — Теперь ужинать будем все за одним столом. Начинается учебный год и моя работа. Нам будет недосуг даже завтракать, а не то чтобы обедать. Вот я и решил — будем все собираться вечером за столом и рассказывать свои новости прошедшего дня. Согласны?

Глаша с Иванычем стояли, что называется, разинув рот, а я кивнула, подтверждая его слова:

— Давно бы так. Это просто здорово.

И закружилась по столовой, обняв смущенную женщину.

— Давайте свои приборы и будем ужинать, и пить чай, — сказал улыбающийся генерал, глядя на нас, кружащихся по комнате.

Приборы и тушеную картошку с мясом по-домашнему, мы принесли и поставили на стол. В середину взгромоздили пузатый самовар. Иваныч крякнул, утер усы и присел сбоку. Рядом с ним села и Глаша. Я — напротив. Во главе стола было место хозяина. Как и всегда полно было и нарезок рыбных и мясных, а еще пироги с яблоками и пирожки со смородиной. Генерал налил себе и Иванычу из графинчика и они, чокнувшись, выпили за нас всех. Разговор оживился, когда они выпили еще по одной, и мы уже доедали вкусное жаркое. Убрав со стола лишние приборы,

оставили лишь к чаю. Самовар был затоплен привезенными березовыми чурками, и пах так классно, что дух захватывало. Такой чай я пила у подруги на даче. Именно с дровами, а не электрический, как у многих, стилизованный под старину. И здесь это медное чудо стояло и отдавало деревом и смородиновым листом с мятой. Заварка была вкусной, красивым цветом, и отлично смотрелось в тонких стаканах с серебряными старинными подстаканниками. Такие же были и фамильные ложки, и поднос, на котором тот и стоял. А еще поставили сахарницу с кусковым сахаром с щипчиками под них, мед в вазочках и конечно пироги. Мы по-настоящему чаевничали и весело переговаривались. Атмосфера была семейной, теплой.

— Ах, как давно я не испытывала такого уюта, не сидела с такой дружной милой компанией! — подумала я, оглядывая этих людей, ставших мне семьей во время моего странного перехода в этот мир. — Что бы я делал без вас, мои дорогие!

Генерал частенько поглядывал на меня и улыбался. Мне нравилась его улыбка, и очень хотелось прикоснуться и даже прижаться к нему. И ему тоже. Я поняла, когда он подавал мне посуду, при нашей уборке со стола.

Как же трудно сдерживаться, когда из тебя так и прет!

Прихватив мою ладонь, он поднес к губам:

— Спасибо.

И поцеловал пальцы.

Это все увидели и смущенно отвернулись, а я стушевалась:

— Не за что. Это Глаше спасибо и Иванычу. А еще и вам за всё, что вы для меня сделали.

Он посмотрел мне в глаза и ушел в комнату. Мы убрали со стола, и вымыли посуду. Глаша уже не прогоняла меня, только странно так смотрела, и Иваныч откашливался иногда. Поняв, что им надо побыть одним перед выходом того из дома, я прошла в комнату. Там разобрала постель, но спать не хотелось. Посмотрела на себя в зеркало и, увидев молодое лицо, даже рассердилась.

— Зачем тебе молодость, когда моя душа рвется к этому человеку. Если бы мы были равны! Хотя он тогда точно не обратил бы на меня внимание. Так что заткнись и терпи! Может, что и выйдет. Со временем.

Я села в кресло и задумалась, переваривая свои душевные сомнения. И как-то ненароком прислушалась — играли на пианино. Звуки распространялись по всей квартире и дошли до меня. Это были вальсы Шопена — легкие, сказочно красивые. Я выскочила из комнаты и прошла в столовую. Около раскрытой двери, подперев плечом притолоку, стояла Глаша, и приложила палец к губам, увидев мою прыть:

— Это он впервые за всё время, когда переехали, — сказала она тихо, склонившись ко мне. — Что с ним случилось?

— Не знаю, — пожала я плечами. — Но играет здорово.

Я постояла немного с ней, а потом пошла к пианино и встала сбоку. Мне очень хотелось посмотреть на его руки. Он увидел меня, подняв глаза и улыбнулся, таинственно так и, склонив голову, продолжил играть, чуть прикрыв веки. Я облокотилась о крышку инструмента и внимательно следила за его пальцами. Тонкие, длинные они ловко и плавно перебирали клавиши, и музыка Шопена охватывала меня и всех, кто мог её услышать. Мне не дано было музыкальной грамоты ни там, ни здесь, как я поняла, но чувство прекрасного не отменили в Небесной канцелярии. Я стояла, смотрела на генерала и была просто счастлива. По моей просьбе он исполнил и один из известных вальсов Штрауса. Подтянув к пианино стул, села рядом. Мы вспоминали известные произведения, и он иногда наигрывал мне, когда я своим жутким голоском пыталась изобразить мелодию. Он подсмеивался надо мной и играл коротко, будто исправлял мое соло. Глаша давно ушла, а мы все веселились и спорили, вспоминая произведения и композиторов. Он был в ударе! Играл и задавал вопрос — знаю ли. Я путалась или попадала с ответом. Нам было интересно вместе.