Зеркало Ноя
Шрифт:
На третий день двери барака распахнулись, и внутрь хлынул свет и чистый холодный воздух.
– Живые есть? – весело спросил чей-то незнакомый голос по-русски.
В их бараке по-русски почти никто не разговаривал, потому что здесь находились только польские и венгерские евреи. Бараки с русскими военнопленными находились в другом конце лагеря, где Гирш никогда не был. Огромную территорию занимал Аушвиц, и никто даже не знал, какую.
– Если есть живые, выходите, – продолжал тот же голос, но уже не так весело, – всё, братцы, вы теперь свободны. Конец войне…
Гирш оторвал голову от досок и
– Поднимайся, – толкнул его сосед, – нас русские освободили. Наконец-то…
Гирш открыл глаза и повернул голову к соседу:
– Ты кто? Раньше тебя тут не было…
– Умер твой прежний сосед, вот я и занял его место.
Ни о чём раздумывать сейчас не хотелось, и даже известие о долгожданном освобождении, о котором все последние месяцы перешёптывались в бараке, и избавление от неминуемой смерти в лагерном крематории почему-то не радовали Гирша. Больше всего ему хотелось просто лежать с закрытыми глазами в сладком забытье, где нет ни немцев, ни пронизывающего холода, ни жидкой баланды, ни надоедливых соседей по нарам, одни из которых умирали и их места занимали другие. Лежать бы так бесконечно, пока… А что будет потом, Гирша уже не беспокоило.
– Давай, помогу тебе встать, а то ты ослаб сильно…
Гирш почувствовал, как его сосед выталкивает своё большое тело из их закутка, спускается на пол и одёргивает свою одежду. Потом чьи-то руки подхватили его и стащили с нар.
– Оставь меня, я спать хочу, – протянул Гирш.
– Вот вернёшься к себе домой, там и отоспишься. – Сосед хохотнул и прибавил. – Теперь мы свободные люди. Хотим – спим, хотим… не спим.
Стоять Гирш не мог – не было сил, поэтому сосед подхватил его почти невесомое тело под мышки и поволок к выходу.
У поваленного забора с колючей проволокой стояла солдатская полевая кухня, и солдат огромной поварёшкой разливал в миски дымящуюся серую бурду. К нему тянулась длинная очередь лагерников. Многие стоять не могли, поэтому прислонялись к стене барака. Некоторые бессильно сидели на земле и ждали своей очереди. Трое солдат, закинув автоматы за плечо, таскали в дальние бараки по нескольку полных мисок. Видно, там люди совсем ослабели и не могли выйти наружу.
– Ты присядь и подожди, – сказал сосед, – а я постою в очереди, возьму тебе и себе. А пока вот, возьми, подкрепись. Другим не показывай – отнимут…
Он протянул Гиршу тряпицу, в которую был завёрнут кусок чёрного сухаря. Гирш послушно сунул его в рот и принялся сосать. Жевать сил не было.
Когда сосед вернулся с полными мисками, он уже дремал. И только когда его губы раздвинула ложка с обжигающей сладковатой жижей, очнулся и стал жадно пить эту жижу.
– Не торопись, этого у тебя никто не отнимет, – усмехнулся сосед, – теперь уже не будем голодать.
После еды Гиршу стало легче. Он открыл глаза и огляделся. Многие, как и он, не могли держаться на ногах и сидели, привалившись к стенам бараков. Кто-то лежал, а некоторые из тех, кто был посильнее, пробовали получить у солдата с поварёшкой добавку.
– Не велели мне, братцы, – отмахивался он них солдат, – мне не жалко, но вам же хуже будет! Нельзя с голодухи переедать. Через пару часов новую кухню подвезут с горячей кашей, тогда снова покушаете. А сейчас нельзя. Потерпите, родные…
На дорожке за забором с колючей проволокой показался армейский джип, который аккуратно объехал поваленные столбы и, наконец, остановился напротив их барака. Молоденький лейтенант в надвинутой на глаза фуражке вытащил жестяной рупор и тонким срывающимся голосом закричал:
– Товарищи, теперь вы свободны и скоро сможете вернуться домой, к своим семьям. Но перед этим необходимо пройти некоторые формальности. Завтра утром приедут врачи и осмотрят вас, затем с вами побеседуют наши представители, и только после этого можно будет покинуть это… э-э, место пребывания. – Он запнулся, но поправил фуражку и продолжал: – Сейчас просьба разойтись по своим баракам. Покидать территорию лагеря пока никому не разрешается. Вечером в шесть часов будет ещё один приём пищи. Прошу соблюдать порядок. Во избежание инцидентов нами выставлена охрана, так что пытаться самовольно уходить не советую…
Сосед Гирша, сидевший рядом с ним на корточках, недовольно пошевелился и проворчал:
– Ну вот! Немцев прогнали, своих вертухаев поставили. Какое же это освобождение?!
– Он же сказал, что это на день-два, пока врачи нас осмотрят, потом наверняка какие-нибудь документы выправят, – почему-то стал заступаться за лейтенанта Гирш, – да и покормят…
– Не нравится мне это, – не успокаивался сосед, – было бы правильней, если бы распахнули ворота, и топай себе на все четыре стороны. Так ведь нет, что-то крутят они.
– Поживём – увидим…
Однако через день или два их так и не отпустили. Правда, кормили – трижды в день привозили кашу, картофельную похлёбку и хлеб, что позволило окрепнуть и встать на ноги. Приезжали обещанные врачи, которые осматривали людей, а тех, кто нуждался в срочной помощи, увозили в госпитали. Потом появились армейские особисты, которые дотошно выпытывали у каждого лагерника, кем он был раньше, где жил до войны, в каких частях воевал и как попал в Аушвиц.
Гирш спокойно отвечал на вопросы, потому что скрывать ему было нечего. Да, он жил до войны в маленьком местечке под Белостоком, с наступлением немцев вместе с семьёй бежал в Белоруссию, там же его и призвали в армию, не успев это сделать раньше, а родителей и младшую сестру отправили куда-то на восток – куда, он не знает. А его и двух братьев забрали в армию. В первом же бою его сапёрный батальон попал в окружение и был разбит. Он попробовал пробраться к своим, но попал в плен, откуда бежал, опять был захвачен, и тогда его отправили уже сюда, в этот проклятый лагерь смерти.
Единственный вопрос особиста немного удивил Гир-ша: как он, еврей, сумел избежать немедленного расстрела у немцев? Ведь немцы сразу отсеивали из общей массы коммунистов, политработников и евреев. Гирш пробовал объяснить, что количество пленных было такое, что немцы даже не успевали оглядеть каждого, но выборочно всё же проверяли. И он видел эти проверки, когда людей выводили из строя и расстреливали на глазах у всех. Один раз его пропустили, другой раз очередь до него не дошла, а потом их и вовсе погнали на станцию – какую, он не знает, погрузили в товарные вагоны и привезли сюда. А здесь уже евреев не расстреливали, а гоняли на работу.