Зеркало времени
Шрифт:
Акико вынуждена была согласиться. Но по её лицу скользнула лёгкая улыбка, когда она вслух признала разницу между её подчинённым положением, как она его скромно оценила, и самооценкой Джеймса, вряд ли ввязавшегося бы в нестоящее дело, если оно не связано, как минимум, со спасением мира, для чего, считается многими в его стране, оправданно использование любых средств.
Трудности и, одновременно, особенности её работы с этим русским лётчиком, по её же словам, заключались в том, что когда сталкиваешься с таким сложным случаем, зачастую невозможно разграничить, особенно в самом начале, какие патологические моменты чисто медицинские, а какие принадлежат к сферам духовным, относятся к болезням духа, где наилучшими специалистами оказываются вовсе не медики.
— Кто же? — удивился Миддлуотер.
— Разумеется, священнослужители, — коротко ответила Акико и, дав Миддлуотеру время на осмысление сказанного, собралась было продолжить свой рассказ.
Но
— Ещё раз, пожалуйста, что это вдруг за священнослужители? Откуда ещё они здесь взялись?
Госпожа Одо повторила, что когда приходится иметь дело с человеком, у которого пострадало сознание, правильнее изначально исходить из того, что проблема его душевного здоровья может лежать как в чисто медицинской плоскости, так и в плане духовном, где медики не очень разбираются в специфических тонкостях духа, где квалифицированный священнослужитель, да простят её за такую интерпретацию качеств его даже не профессии, а призвания, высшего служения, разбирается определённо лучше врачей:
— Теперь мы предположили, что имеем дело как раз с таким сложным случаем, когда нужен совместный труд и специалистов в области психиатрии, и священнослужителя, православного священника. Поэтому необходимым и единственно на сегодня верным представляется, чтобы пострадавшим занимались одновременно и врачи-специалисты, и профессионалы в сфере исцеления духа. Уверена, что лучше, грамотнее, эффективнее, чем священнослужители, никто в настоящее время делать этого не в состоянии.
Миддлуотер вновь недовольно прервал её. Ему сразу показались несколько удивительными встретившиеся здесь, в Токио, обстоятельства. Акико скоро поняла его и продолжила за него. Здесь и вправду многое для него выглядит не так. Эта восточная женщина, не похожая на солидного, преуспевающего, уверенного в себе психоаналитика-американца. Её неуместно весёлое, даже шутливое настроение. Этот странный кабинет без толстых, умных, роскошно изданных книг и всяческих загадочных психотерапевтических атрибутов, внушающих уважение к непостижимой обычным умом профессии и вызывающих священный трепет у богатых родственников больного, «загружающих» специалиста, нанятого за большие деньги, своим собственным пониманием проблемы и в силу этого обстоятельства требующих «профессионального» исполнения полномасштабно разыгрываемого перед ними спектакля. Ни свеч, ни воскурений, ни хрустальной сферы, ни даже коричневого от древности черепа на задрапированной блестящим атласом подставке. Ни слова о неслыханных медикаментах и процедурах, стоящих баснословные деньги, применяющихся для восстановления сознания пациента, в выздоровлении которого весьма заинтересованы высокопоставленные особы, денег на это точно не жалеющие. Но ведь уважаемому визави и хотелось чего-нибудь попроще, попонятнее. И просил он именно об этом. Так? Это верно?
— Тебя смущает это, Джим? Отсутствие такой обстановки? Или беспокоит что-то ещё?
Миддлуотер сверкнул глазами, недовольно пожал плечами и не ответил.
— У меня всё в порядке, Джим, и в таком моём фешенебельном кабинете ты можешь побывать наверху теперь же. Правда, волшебного черепа и свеч нет и там. Здесь у меня святая святых, и тебе оказано моё личное доверие. Здесь я становлюсь сама собой. А случай с Густовым оказался действительно сложнейшим. Естественно, я вынуждена применять адекватный его сложности комплекс нетрадиционных приёмов. Поэтому с пострадавшим работает небольшая группа только исключительно необходимых специалистов.
Миддлуотер после кофе и массажа оснований сразу и больших, и указательных пальцев несколько ожил. Сообщение о группе специалистов его встревожило, но свое беспокойство он постарался скрыть напускной задумчивостью:
— Может быть. Может быть… В таком случае скажи всё же, какие специалисты с ним сейчас работают?
Акико стала рассказывать, что, как Джим и просил, она, прежде всего, исходила из обеспечения полной секретности исследований по этой теме. К примеру, известный специалист-филолог Такео Ичикава из города Нагоя получает от неё для анализа обезличенные материалы. Он проводит анализ представленного текста, записанного по рассказу Густова, и не знает, кто его автор. Никаких упоминаний о МиГах в текстах, передаваемых филологу, нет. Ичикава снабжает примечаниями всё достойное, с его точки зрения, внимания. Это как комментарии специалистов к книге Льюиса Кэрролла про Алису в стране чудес: каждое слово, каждое понятие анализируется, привязывается к источнику и вновь тщательно исследуется. Кто же, если не филолог, наилучшим образом проанализирует слово? К примеру, Ичикава отметил, что цитата Густова о том, что «каждый может сметь своё суждение иметь», неточна. Фактически это слова Молчалина из комедии русского дипломата и поэта Александра Грибоедова «Горе от ума», с совершенно иным смыслом:
В мои лета не должно сметь
Своё суждение иметь.
С
— Ненужная самостоятельность с его стороны, — ещё более недовольно произнёс Миддлуотер и нахмурился. — Этот бред не издавался нигде. Незачем его издавать. Покопается и ещё найдет, не дай Бог, американского пилота… Ну, вообще какого-нибудь другого человека с такой фамилией… Зачем нам это?
— Я пояснила филологу в частной беседе, что некоторые из моих пациентов, случается, порой небезынтересно, даже талантливо описывают свои внутренние ощущения. Филолог не мог поверить, что записан рассказ одного больного. Причём, я не сказала ему, что это мой больной. Ему, должно быть, под сотню лет, удивился Ичикава, похоже, этот американец трудился над мемуарами, когда ещё не болел. Я не стала уверять его, что это старый рассказ, ведь филолог, наверное, спросил бы меня, в чём тогда актуальность этих строк. Постаралась, чтобы любознательный специалист понял, что я не смогу и не стану приветствовать его предложений по расширению работ за предварительно указанные мной рамки. А для меня столь обширные впечатления Ичикавы от скромного текста ознаменовали и очередные подсказки, и новые осложнения в работе.
— Какие? — коротко поинтересовался Миддлуотер. Слушая неторопливую речь Акико, он, в свою очередь, решил набраться терпения. Про себя ругал её за штатскую наивность. Вот так и может произойти случайная утечка информации. Разве что умник-филолог такой же простак, как она. Нет, совершенно нельзя выпускать это дело из своих рук.
— Первое. Ичикава и не заподозрил, — продолжала Акико, — что автор «мемуаров» не в себе. Если бы не упоминание о МиГах, вряд ли можно было предположить, что что-то здесь не так. Но о МиГах Ичикава и не знает, и не догадывается. Второе: нужна проверка истинности того, что Густовым описывается о Второй Мировой войне. Было такое или подобное на самом деле или нет? В этом мне нужна твоя помощь. Нужно проверить по архивам, был такой полёт или рассказ о нём Густова — чистая фантазия? Существовал лётчик с такой фамилией — Уоллоу — в действительности или нет?
Джеймс хитровато прищурился, невольно улыбнулся точности теоретического вычисления японцами второго участника аэрокосмического полёта, в котором пострадал экипаж МиГа, и, пряча настороженность, вынужден был согласиться с Акико в отношении обоснованности организации архивного поиска. Он согласился также, что филологи являются специалистами «по текстам и словам», но ему непонятно, какое всё-таки отношение может иметь к состоянию психики секретного пациента филология.
— Здесь как раз всё просто, — чуть удивившись, сказала Акико. — Книги, литература, и не только художественная, и в наше время являются простым, легкодоступным и долгосрочным средством физического сохранения и передачи самого ценного — мыслей человека. Ведь это мысли в нашем мире имеют наивысшее значение и наивысший приоритет — не взгляд, не интонация, не то, как человек спит, ходит или разговаривает, с чего пьёт и ест и на чём спит. Мысли — вот ценнейшая информация, скрытая от других. Литература же тайные мысли человека доносит до нас. Этим художественная литература существенно отличается от кино и театра. Там мысли требуется произносить вслух, озвучивать — мы не совершенны, мысль не всегда сыграешь. Это уникальное качество литературы. И кому, скажи, как не филологу, оценить мысли, приведённые в литературе? Верно? А он ещё и психолог.
Миддлуотер наконец понял и согласно наклонил голову.
— Джеймс, — прищурив глаза, снова мягко заговорила Акико своим переливчатым голосом, — я действительно согласна объяснять тебе, почему выбрано то или иное направление в работе с нашим подопечным. Но я не стану согласовывать с тобой никаких моих действий по работе с его сознанием, если уж я взялась за эту работу. Предлагаю условиться об этом на будущее сразу. В этих стенах только не вполне психически здоровые люди, которые в состоянии конфликта с тем, что осталось снаружи. Здесь мы друг с другом не конфликтуем. Мне, аналогично, сейчас представляется, что волею судеб мы с тобой оказались из-за ситуации с этим русским лётчиком вместе в одной лодке. Если угодно, на одном спасательном плоту. И мы разом или выплывем и спасёмся — или берега не достигнем. В складывающихся обстоятельствах не имеет значения, начищены ли твои ботинки и повязан ли галстук. Для нас важны именно обстоятельства, которые нам диктуют, что делать, и вынуждают обоих действовать согласованно. Сейчас важно, умеем ли мы грести, плавать и выплывем ли?