Зеркальшик
Шрифт:
Раздосадованный неслыханной новостью, Аллегри заметил, что тот факт, что на берег выбросило два трупа выродков, еще не доказывает, что речь идет о детях вдовы, и уже совершенно не очевидно, что это она их утопила.
Хитрый адвокат не стал спорить, но, как сказал Педроччи, необычная находка в виде трупов все же подтверждает слова служанки и представляет донну Ингунду лживой. Наконец Аллегри и адвокат сошлись на том, чтобы привести Ингунду Доербек и плененную служанку к месту обнаружения трупов.
Тем временем на моле Сан-Марко столпилось огромное количество людей. Каждый пытался
Беспокойство возрастало, среди зевак начались бесчинства, поскольку каждый хотел быть поближе к происшествию. Появились одетые в красное стражники и стали расчищать проход для судьи Аллегри и адвоката Педроччи, за которыми следовали связанная Эдита Мельцер и одетая в черное Ингунда Доербек.
При виде Ингунды толпа закричала:
— Шлюха! Ведьма! Детоубийца!
Эдите сочувствовали.
Аллегри с отвращением осмотрел находку со всех сторон. Затем велел Эдите подойти ближе и громко, так, чтобы все слышали, спросил, обращаясь к связанной девушке:
— Это те дети, которых, как ты утверждаешь, держали в клетках в палаццо Агнезе?
На огромной площади стало тихо. Только чайки кричали в рассветном небе. Эдита вышла вперед, осмотрела трупы и, не отводя глаз от мертвых детей, ответила:
— Да, это они. У меня нет ни тени сомнения. Сохрани Господь их несчастные души.
В толпе послышалось неясное бормотание.
Наконец Аллегри велел подойти Ингуиде, но та отказалась. Тогда Аллегри дал знак своим стражам, и они подвели закутанную в вуаль женщину.
Ингунда сопротивлялась. Сорвав с головы черную вуаль, она стала хлестать ею стражников, подталкивавших ее вперед, и кричать:
— Оставьте меня в покое! Я не хочу их видеть! Оставьте меня в покое!
Но стражники не отступались и подтащили Ингунду Доербек к выловленным из воды трупам.
Аллегри, охваченный гневом из-за того, что Ингунда его ослушалась, подошел к ней, схватил ее за шею и с силой нагнул, заставив смотреть. Ее попытка вырваться оказалась безуспешной. Ингунда споткнулась и упала на лежавшие рядом трупы. Прикоснувшись к мертвым телам, она испытала шок и так и осталась лежать на них без движения.
— Поднимите ее! — приказал Аллегри стражникам, и когда мужчины схватили Ингунду за руки, чтобы поднять ее, она снова начала драться и голосом, способным поднять мертвого, закричала:
— Дьявол обрюхатил меня, посмотрите только! — При этом она задрала юбки, так что стало видно ее неприкрытое срамное место. И, глядя на трупы, добавила:
— Это дети дьявола! Вы только посмотрите на них! Разве они не похожи на дьявола во плоти? — И заплакала.
На площади перед Дворцом дожей люди стояли как вкопанные. Поэтому каждый услышал слова адвоката, обращенные к председателю Совета:
— Случай, мессир Аллегри, вероятно, ясен. Перед вами в кандалах стоит не та, которая должна быть в них.
Аллегри кивнул, но не сказал ни слова — настолько потряс его невероятный поворот дела. Он глядел на Эдиту, спокойно стоявшую с опущенной головой.
— Вы должны освободить девушку! — настаивал Педроччи. — Ни один человек, даже слуга, не заслуживает быть несправедливо осужденным во имя республики.
Тут председатель Совета Десяти сделал знак своим стражникам, и пока одни развязывали Эдиту, другие заломили Ингунде руки за спину и связали. Ингунда не сопротивлялась, только взглянула на Эдиту и, кажется, недобро улыбнулась.
Тут венецианцы, прежде молча наблюдавшие за происходящим, стали горланить. Все поносили Ингунду. Не обошли насмешками даже председателя Аллегри.
По пути к дожу Фоскари, которого снова мучил звон в ушах, Крестьен Мейтенс узнал о внезапном повороте судьбы. Он взволнованно протолкался к месту происшествия. Его увидел Чезаре Педроччи и через головы людей прокричал:
— Мейтенс, вы должны мне еще десять скудо! Как договаривались!
Медик неохотно кивнул. Он бросил на Аллегри беглый, полный презрения взгляд. При виде выловленных из воды трупов Мейтенс только покачал головой. Затем, обращаясь к адвокату, спросил:
— Где она? Где Эдита?
Педроччи огляделся по сторонам. Стражники удалились вместе с Ингундой Доербек.
— Только что была здесь!
Толстенький медик, о котором никогда нельзя было подумать, что он может выйти из себя, обернулся вокруг своей оси в поисках Эдиты. Затем, словно лев, которому дали понюхать крови, прыгнул к Педроччи, схватил его за глотку, затряс так, что у адвоката искры из глаз посыпались, и, едва не плача, закричал:
— Ты, вонючий адвокатишко, вместо того чтобы позаботиться о девушке, думаешь только о деньгах! Где Эдита?
Еще бы немного, и Мейтенс задушил бы Чезаре Педроччи голыми руками, но трое храбрецов вмешались и освободили адвоката из смертельной хватки возмущенного медика.
Некоторые зеваки утверждали, что видели, как Эдита шла по направлению к Рива дегли Скиавони. Двое других спорили с ними, заявляя, что девушка точно скрылась в южном боковом входе в базилику собора Святого Марка.
— Все это ложь! — кричали две старухи. — Девушка с коротко стриженными волосами села в барку и направилась к острову Гвидекка.
На самом же деле Эдита, наконец-то свободная от пут, незамеченной пробралась сквозь толпу зевак и направилась к кампо Санто-Стефано, в нескончаемый лабиринт улочек и переулков, где хорошо ориентировались только венецианцы, жившие здесь с самого рождения. Поскольку Эдита часто ходила здесь со своей госпожой, она знала церковь Санто Стефано, колокольня которой накренилась вскоре после ее возведения.
Когда девушка вошла в кампо, пошел дождь. Вдоль стен домов ютились оборванцы. Только иногда за высокими окнами видно было движение. Ничто не настраивает на столь грустный лад, как венецианское кампо в дождливый день, но оборванцы, спешившие к церкви Санто Стефано, еще больше усиливали гнетущее впечатление. Эдите ни разу не доводилось бывать здесь утром, и поэтому ей никогда не приходилось наблюдать за тем, как сюда приходят кормиться все бедняки в округе. Босоногий падре и какая-то монахиня, стоявшие на ступенях церкви, наполняли горячим супом глиняные черепки, выуженные из мусора. Кроме того, здесь давали пару кусков хлеба, и каждый должен был за это осенить себя крестным знамением и произнести начало какой-нибудь молитвы.