Зерно А
Шрифт:
Третий курс ознаменовался рождением 'Темной стороны', и госпожа Дружба стала умирать. Вконец все разладилось после ухода Громова из 'Темной стороны'. Помнится, мы сильно поссорились накануне, а на следующий день в офисе он позволил себе достаточно грубую реплику в мой адрес. Это услышал Федор; они подрались. Богдан ушел, хлопнув дверью. В итоге, Громов добился того, чего хотел: удачно забросил удочку со своего персонального причала над морем духов и стал ловить крупную рыбу, а Гранин остался в 'Темной стороне'. Их пути разошлись. Такая вот
Да, оглядываясь назад, я понимаю: наши отношения с Громовым остывали медленно, но верно, пока не покрылись коркой льда. Ему нужны были деньги и признание, а не то, что мы однажды опрометчиво называли 'любовью'.
Богдан положил руки мне на плечи, совсем как Гранин недавно, и мягко развернул к себе, при этом приговаривая:
– Избушка, избушка, повернись к лесу задом, а ко мне передом.
– Кто тебя впустил?
– Маменькин сынок.
– Его зовут Антон.
– Зато ты сразу поняла, о ком я. Ладно, ладно. Антон, маменькин сынок. Так лучше?
Нет, все-таки Гранин прав: ни дать ни взять сукин сын.
Я начинала закипать:
– Слушай, какое право ты имеешь приезжать сюда и оскорблять всех подряд?
– Ух ты, серьезная такая, - Богдан покачал головой. Однако зная меня как облупленную, руки благоразумно убрал. Впору было засунуть их в карманы. Он окинул меня оценивающим взглядом. Я хорошо знала этот его взгляд.
– Говори, зачем пришел и выметайся. У меня дел по горло.
– Что-что? Я не услышал. Ты только что предложила мне пройти в свой кабинет и обсудить все за чашечкой кофе?
– Да у тебя, я посмотрю, слуховые галлюцинации.
– И еще: скажи маменькиному сынку, что кофе я пью исключительно черный, с двумя ложками сахара.
Да уж, вдруг устало подумала я, выдворить Богдана будет не так-то просто. По-крайней мере он не уйдет, пока не выложит свое дело.
Глава 16
Богдан принюхался и осторожно отхлебнул принесенный Антоном кофе.
Такие, как Громов, со временем становятся скруджами, а не добрыми дедушками с одуванчиком белых волос на голове. Казалось, он был ходячей канистрой с цинизмом, которая, к тому же, изрядно протекала и отравляла все вокруг.
На Громове был темно-серый костюм с иголочки. Так идеально могут сидеть только эксклюзивные вещи и, естественно, это была эксклюзивная вещь. Богдан всегда любил только себя и, судя по ухоженным и покрытым прозрачным лаком ногтям, в последнее время эти отношения стали только крепче. Рада за него. Рыжие волосы аккуратно уложены, но не прилизаны. Пожалуй, они немного длинноваты для делового образа, но Богдану идет. Он был тщательно выбрит и готов к любым поворотам судьбы. Впрочем, нет - у него есть ежедневник, где 'поворотам судьбы' нет места, в противном случае им придется долго стоять в очереди, чтобы попасть к нему на прием.
– У тебя есть пять минут на все про все. Время пошло.
– Неважный
У Богдана пунктик на счет чистоты. Он не выносит общественные туалеты, в кафе и ресторанах всегда протирает вилки и ложки влажной салфеткой, а о пикнике с ним можете сразу забыть - он не ходит ни на пикники, ни на вылазки, ни в походы, считает это 'антисанитарией'. Уж где-где антисанитария, так это в его мозгах. Блестяще организованная антисанитария, следует отдать Боде должное.
– Антон на такое не способен. Это ты можешь плюнуть в кофе любому, кто элементарно не так посмотрит на тебя. Ты сам такой, потому и всех вокруг считаешь такими.
– Все равно кофе неважный, - заметил он.
– Три минуты.
Громов достал из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги и с видом победителя разровнял передо мной. Богдан смотрел на меня, не моргая, словно удав на кролика. Или удав на удава-соперника. Я еще некоторое время удерживала его взгляд, а потом посмотрела на листок.
– Что это?
– Предложение, от которого, учитывая твое положение, трудно будет отказаться.
– А ты, я посмотрю, время зря не теряешь. Уже везде успел сунуть свой нос?
– Конечно, - с энтузиазмом кивнул он.
Я чувствовала, как мои губы кривятся в нехорошей улыбке. Мне стоило сразу догадаться, зачем он пришел. Он сказал 'учитывая мое положение'? Придется стереть в порошок его розовые очки, ведь сдаваться из-за сфабрикованного обвинения я не собираюсь.
– Ну же, разверни и посмотри, я горю от нетерпения.
Целую вечность я смотрела на аккуратно выведенные цифры, затем - свернула листок, положила на столешницу и медленно пододвинула обратно к Громову. В расход шли последние крупицы самообладания: я почти перестала видеть причины, почему не стоит прямо сейчас накинуться на Громова и познакомить его красивый нос с моим кулаком.
– Ну как?
– Он просиял, словно внутри его головы вспыхнула лампочка в сто пятьдесят ватт. Казалось, избыток энтузиазма вот-вот потечет у него из ушей.
– Что на это скажешь? Давай-ка ты взглянешь еще раз.
– Он снова пододвинул ко мне треклятый листок.
Без лишних слов я взяла проклятую бумажку, перегнулась через стол и засунула ее в нагрудный карман Богдана. Похлопав по карману, я встала, подошла к двери и открыла ее.
– Что?
– Он повернулся и недоуменно уставился на меня, будто ребенок, получивший оплеуху от пьяного Деда Мороза. Богдан был неплохим актером. Зато я была злым критиком.
– Что-то не так?
– Не хочу больше видеть и слышать тебя. Ты мне противен.
Он встал и подошел ко мне. Я задержала дыхание, чтобы не вдыхать запах его туалетной воды. Бьюсь об заклад, Богдан специально вылил на себя именно эту туалетную воду - это был мой любимый аромат.